Впереди и позади по болоту брели люди, то увязая по грудь, то выбираясь из трясины, и снова увязая в ней, и снова продвигаясь вперед.

Поярковая шляпа Ниеми теперь была похожа на шляпку гигантского боровика или мухомора.

И не видно было конца этому проклятому болоту, этому мучению.

Вдруг с воем пробуравила воздух над нами и лопнула в болоте мина. Мне показалось, что я оглох. Лицо забрызгала жидкая грязь. Не успели опомниться, как вблизи разорвалась вторая мина, третья, четвертая…

Враги подтянули на мысок, откуда мы начали переправу, тяжелые минометы и теперь в бессильной злобе и ярости пускали нам вдогонку мину за миной. Высотка стояла перед ними каменной стеной и мешала корректировать стрельбу. Поэтому мины ложились так, словно минометчики были в стельку пьяны. Надо было напрячь все силы и не останавливаться до тех пор, пока мы не выйдем из зоны обстрела. Поддерживаемый Шокшиным, я шел вместе с другими вперед.

По следам Ниеми мы обошли трясину, чуть не затянувшую Кархунена. Он сейчас стоял около партизана Мелентьева, в изнеможении сидевшего на кочке.

— Идем! Тяжело? А ты думал, под Орлом немцев бить легко было? Тяжелее, чем нам сейчас! Титов невесту потерял, ты думаешь, ему легко?.. А посмотри, как он идет, раненый. А Даша? Она и другим помогает. Идем скорее, дружище. Скоро увидишь Соколиную гору.

В десяти километрах от нее раньше был командный пункт дивизии Лундстрема. Но теперь дивизия наступала.

Мелентьев, кряхтя, поднялся. Мы пошли дальше.

Позади нас разрывались мины. Впереди шли Последний Час и Душа.

Последний Час поддерживал Ямщикова, а у того я увидел за плечами трижды обернутые плащ-палаткой — чтобы ни одна капля влаги не попала на батареи сухих элементов — «басы».

Мы шли вперед, и, когда настала ночь, линия минометного обстрела осталась далеко позади. Даже плот из досок — мы им пользовались на болоте и как плотом и как волокушей, — на котором лежали раненые и два пулемета, был выведен из-под обстрела.

А фашисты все продолжали и продолжали сыпать мины на пустое болото.

К утру мы выбрались на сухое место.

Каким прекрасным казался обыкновенный густой лес! Но мы так устали, что не было и речи о том, чтобы двигаться дальше. Все с ходу валились на землю, и эта земля была нам мягче и удобнее, чем пуховые перины.

Только Даша хлопотала около раненых. Она развела в воде марганцовку, прополаскивала бинты и портянки, заменявшие бинты, накладывала перевязки раненым.

Сережа возился, очищая пулемет от болотной тины.

— Николай! Не забудь переменить повязку, — окликнула меня Даша.