«Ведь я держала ее в своих руках», – подумала она, удивившись тому, что узнала его шпагу, которая в пламени свечей выглядела угрожающе, казалась строгой, одинокой и совершенно неуместной.

Она слышала, как бряцает шпага, когда герцог спускался к завтраку, или входил в холл, или кидал ее на диван; она видела, как он передавал шпагу Людвигу, чтобы тот почистил ее, как она стояла в углу гардеробной, как ее брали, чтобы показать Джорджу. Эта шпага не имеет никакого отношения к мантии – она часть жизни, а не похорон.

Рядом были выставлены его ордена, его лента ордена Подвязки, но она не смогла задержаться возле них, так как толпа напирала, заставляя двигаться вперед, следуя в потоке сотен людей, спускавшихся по лестнице. Всего один взгляд на его шпагу… странное прощание.

Она обнаружила, что поток несет ее к Черринг-Кросс, и подумала: «Что теперь? Я сделала то, ради чего приехала. Мне незачем больше оставаться здесь».

Она прошла и села на ступени церкви Святого Мартина рядом с ворчащим мужчиной и утомленной женщиной, к коленям которой жались плачущие дети, стремившиеся спрятаться от порывов пронизывающего ветра и ледяных струй дождя.

Женщина предложила ей еды, а мужчина – пива.

– Вокруг нас бродит судьба, – сказала Мэри-Энн, и кто-то засмеялся. Выглянуло солнце, и послышалось чье-то пение. Она подумала о своих непорочных девственницах, оставшихся в Булони, о Джордже, который в своей форме казался таким строгим и напыщенным, и внезапно поняла, что они больше ничего для нее не значат, даже Джордж; она дома, ее место здесь, в самом сердце Лондона.

– Вы далеко живете? – спросила ее соседка, потягивая апельсиновый сок.

– Здесь, рядом, – ответила она, – на Баулинг-Инн-Элли.

Зазвонили колокола церкви Святого Мартина, а она продолжала сидеть, наслаждаясь простой пищей, бросая крошки голубям, которые бродили по ступеням, и наблюдая, как на небе зажигаются звезды.

МенабиллиМарт – апрель, 1953 г.