— Шибче, шибче, молодцы! Какой бы враг там ни скрывался — дадим ему свинца! — бодрили вчерашних огородников и пастухов ветераны-легионеры.

— Р-рыба-колбаса, рыба-колбаса…

Сначала показался столб пыли. Я даже подумал, что абиссинцы что-то напутали, и началась песчаная буря, но Тесу я доверял — он не стал бы сигнализировать подобным образом о погодном явлении. А потому…

— Гото-о-овсь!

Всё-таки муштра и склонность подчиняться вышестоящему начальству преодолели робость кафров. Замелькали в их руках винтовки, заклацали затворы. Я вгляделся в пыльную пелену — и понял, что нам грозит через какие-то секунды.

Витые рога, раздутые ноздри, налитые кровью глаза, грохот десятков копыт — природная, всесокрушающая мощь! Львицы гнали стадо буйволов прямо на нас!

Разглядели это и кафры. Один, второй — начали оглядываться, вдруг кто-то бросил винтовку и побежал и вдруг — бах! Грохнул одинокий выстрел — Фишер подслеповато щурясь из-под очков опускал винтовку, покинувший строй солдат замертво лежал навзничь, прямо в кустах чапарраля. Вот тебе и Фишер! Солдаты качнулись назад.

— А-а-а-агонь! — выдохнул Перец, и грохнул залп, — Огонь, огонь, огонь!

Я и сам стрелял вместе со всеми, прекрасно осознавая, что от кровавого месива на рогах и копытах огромных животных нас отделяют только свинец и порох. Пять патронов в обойме — залпы грохотали один за другим, буйволы спотыкались, львицы корчились в пыли. На расстоянии ста, семидесяти, пятидесяти, двадцати шагов — они закончились.

— Будем с мясом, — кивнул Дыбенко, — Видал Фишера? Он всех нас спас.

Черт его знает — спас или не спас… Побежал бы один — побежали бы все? Не знаю. Знаю другое — Фишера придется переводить в другой отряд или отправлять в Империю.

* * *

На кострах жарили цельные окорока буйволов, жир капал на угли, шипел. Искры улетали в ночное небо. Мы дошли до ущелья Ланге Гуут и остановились. Здесь нам нужно было выбрать рубеж для обороны и закрепиться.

Солнечные горы вздымались до самых звезд, ярко светила луна. Фишер подошел ко мне, шаркая ногами.

— Господин поручик…

— Да какой, к матери, поручик?.. И тем более — «господин»… Садись, Фишер.

Мой старый соратник сел, снял очки и протер их полой гимнастерки, на которой застыли причудливым кружевом солевые разводы от пота.

— Осуждаете? — спросил он.

— Размышляю, какого черта мне с тобой теперь делать.

— Хотите — застрелюсь? — он, кажется, не шутил.