Студенты

Кабинет знаков

Кабинет знаков

В любом месте этой страны мы находим особую организацию пространства: путешествуя (гуляя по улице или отправляясь на поезде в пригород или в горы), я всюду замечаю сочетание отдаленного и раздробленного, сосуществование противоположных полей (и в деревенском, и в визуальном смысле слова), одновременно замкнутых и открытых (изгороди из чайного кустарника, сосен, мальвы, композиция из черных крыш, квадратная сеть улочек, асимметрично расположенные низкие домики): никаких оград (разве что очень низкие), и, между тем, здесь я никогда не чувствую себя окруженным горизонтом (который всегда отдает мечтой): никакого желания наполнить легкие воздухом и ударить себя в грудь, утверждая свое я в центре, равном бесконечности: подведенный к очевидности пустой границы, я поистине становлюсь безграничным, но без всякой идеи величия, без метафизической отсылки.

Всё здесь жилище – от склона горы и до угла квартала; и я всегда нахожусь в самой роскошной комнате этого жилища: впечатление роскоши (которая вместе с тем есть роскошь киосков, коридоров, загородных домиков, мастерских живописцев, частных библиотек) возникает из-за того, что никакое место не имеет иных границ, кроме ковра, сотканного из живых ощущений, ослепительных знаков (цветы, окна, листва, картины, книги); пространство ограничено только абстракцией фрагментов видимого («видами»), но не стеной: стена изъедена письменами; сад предстает каменистым гобеленом, сотканным из минимальных углублений (камни, бороздки на песке, оставленные граблями), общественное место – череда мгновенных событий, дающих доступ к значимому в столь живой и резкой вспышке, что знак исчезает еще до того, как какое-либо означаемое успевает «установиться». Как будто какая-то многовековая техника позволяет пейзажу или спектаклю разворачиваться в пространстве чистой значимости, обрывистой и пустой, как надлом. Империя Знаков? Да, если иметь в виду, что эти знаки пусты, а ритуал лишен бога. Посмотрите на кабинет Знаков (где жил Малларме [64]), то есть туда, на все эти городские, домашние и сельские виды, и, чтобы лучше понять, как устроен этот кабинет, возьмите в качестве примера сикидай [65]: он отделан светом, обрамлен пустотой и ничего в себе не содержит, он, конечно, украшен, но таким образом, что рисунки (цветы, деревья, птицы, животные) подняты, скрыты, убраны подальше от глаз, в нем нет места мебели (довольно парадоксальное слово, обозначающее обычно не особенно подвижное имущество, которое стараются хранить как можно дольше: у нас мебель обречена на неподвижность, в Японии же сам дом, который часто перестраивают, являет собой скорее движимость, чем недвижимость); в этом коридоре, как в образцовом японском доме, лишенном мебели (или с редкой мебелью), нет ни одного места, хоть сколько-нибудь обозначающего собственность: ни сидения, ни кровати, ни стола, ни одного места, откуда тело могло бы утверждать себя в качестве субъекта (или хозяина) пространства: центр устранен (страшное испытание для западного человека, хозяина домашней обстановки, повсюду оснащенного собственным креслом, собственной кроватью). Лишенное центра, пространство оказывается обратимым: вы можете его перевернуть, и ничего не изменится, разве что право – лево или верх – низ поменяются местами без последствий: означаемое устранено раз и навсегда: проходя, пересекая или садясь на пол (или же на потолок, если вы перевернули картинку), вы не найдете ничего, что можно было бы ухватить…