– Вы чего?

Мама опустила глаза.

– Вика… Дело в том, что… Ребята пропали.

Я точно помню, что в ту минуту еще не испугалась, потому что не успела осознать эти слова, но почему-то захотелось закрыть глаза и спрятаться под одеяло. Папа вскочил и, обняв за плечи, бережно усадил на стул, будто боялся, что я упаду.

– Вика, малышка, успокойся, пожалуйста. Присядь… Мы сейчас все расскажем. Только не паникуй сразу, еще ведь… Не известно…

Но весь их путаный рассказ можно было уместить в двух уже сказанных словах. Ребята пропали. К ночи, когда никто не вернулся домой, а телефоны не отвечали, родители занервничали. Они знали, где будет пикник, и конечно, первым делом рванули туда. Но никого не нашли. Правда, вещи, еда – все осталось на месте. Было такое ощущение, что ребята просто отошли куда-то. Естественно, тут же сообщили в полицию, стали обзванивать больницы, но без толку – как в воду канули. А утром выяснилось, что Олег Иванович тоже пропал. Телефон выключен, дом открыт, машина в гараже – никто его не видел.

Первые недели три после того дня я помню смутно. Как в тумане выделяется только разговор со следователем, который разбирался в этом происшествии. Он долго и подробно расспрашивал меня, видимо надеясь зацепиться хоть за какую-то ниточку. Но, судя по всему, разговор ему не помог. Да и что я могла сказать? Для меня, как и для всех, это страшное событие оставалось тайной. Предположения – одно другого бредовее – не могли рассеять туман. Единственная упорная мысль, катавшаяся в голове, словно мраморный шарик в чаше: почему я заболела именно в тот день, и как бы все пошло, если бы… Но толку от нее не было никакого.

Как ни странно, я не плакала. Просто не могла. Плачут от горя, тоски, ощущения потери. Я же чувствовала себя в полном вакууме. В пустоте. В нигде. Словно бы и меня не стало тоже. А еще, конечно, дело в том, что я так и не поверила в их смерть. Точнее – я знала, что все они живы, хоть и не могла ни объяснить, ни доказать этого.

Виной всему сны. Расплывчатые и неясные – они, тем не менее, перекидывали мост от меня к Диме. Я чувствовала его тоску, печаль. Я знала, что он думает обо мне. Там, во сне, я понимала – еще чуть-чуть и мне объяснят: где они и что произошло. Но по пробуждении все оборачивалось подлинным кошмаром, не дававшим нормально жить. Что такое сны? Разве когда-нибудь раньше они говорили мне правду? Разве пыталась я поверить самым, казалось бы, «реальным» снам и руководствоваться ими здесь – в обычном мире?

Но надежда – это невероятно сильное чувство. Она упорно не умирает, цепляясь за самую фантастическую соломинку. Я видела его. Видела Диму в какой-то странной одежде, среди чужих людей, на неведомых улицах. И я не давала надежде умереть. А она не давала мне жить.