Тут он наконец объяснил Натану, почему он так спешит. Раввин внимательно выслушал Исаака, выказал ему своё сочувствие и, по обычаю своего народа, разорвал на себе одежду, горестно сетуя:

— О, дочь моя! О, дочь моя! О, горе мне! Погибла краса Сиона! Когда же будет конец пленению Израиля!

— Ты видишь, — сказал ему Исаак, — почему мне невозможно медлить. Быть может, присутствие этого Луки Бомануара, их главного начальника, отвлечёт Бриана де Буагильбера от задуманного злодеяния. Быть может, он ещё отдаст мне мою возлюбленную дочь Ревекку.

— Так поезжай, — сказал Натан Бен-Израиль, — и будь мудр, ибо мудрость помогла Даниилу даже во рву львином. Однако, если окажется возможным, постарайся не попадаться на глаза гроссмейстеру, ибо предавать гнусному посмеянию евреев — его любимое занятие и утром и вечером. Может быть, всего лучше было бы тебе с глазу на глаз объясниться с Буагильбером — носятся слухи, будто среди этих окаянных назареян нет полного единодушия… Да будут прокляты их нечестивые совещания, и да покроются они позором! Но ты, брат, возвратись ко мне, словно в дом отца твоего, и дай мне знать о своих делах. Я твёрдо надеюсь, что привезёшь с собою и Ревекку, ученицу премудрой Мириам, которую оклеветали эти нечестивцы: целебное действие её лекарств они называли колдовством.

Исаак распростился с другом и через час подъехал к прецептории Темплстоу.

Обитель рыцарей Храма была расположена среди тучных лугов и пастбищ, дарованных ордену мирянами благодаря усердию прежнего настоятеля. Постройки были прочные — прецептория была тщательно укреплена, что в тогдашние беспокойные времена было не лишним. Двое часовых в чёрных одеяниях и с алебардами на плечах стояли на страже у подъёмного моста. Другие такие же мрачные фигуры мерным шагом прохаживались взад и вперёд по стенам, напоминая скорее привидения, чем живых воинов. Все младшие чины этого ордена носили платье чёрного цвета с тех пор, как выяснилось, что в горах Палестины завелось множество самозваных братьев, носивших белые одежды, подобно рыцарям и оруженосцам этого ордена, и также выдававших себя за храмовников, но своим поведением навлёкших самую позорную репутацию на рыцарей Сионского Храма. Время от времени по двору проходил кто-нибудь из рыцарей в длинной белой мантии, со склонённой головой и сложенными на груди руками. При встречах друг с другом они молча обменивались медленными и торжественными поклонами. Молчание было одним из правил их устава, согласно библейским текстам: «Во многоглаголании несть спасения» и «Жизнь и смерть во власти языка». Аскетическая строгость устава, давно сменившаяся распутной и вольной жизнью, снова вступила в свои права под суровым оком Бомануара.