— Что же вы молчите? — продолжал гроссмейстер.

— Дозволяется ли мне отвечать? — произнёс Мальвуазен тоном глубочайшего смирения, хотя, в сущности, своим вопросом хотел только выиграть время, чтобы собраться с мыслями.

— Говори, я разрешаю, — сказал гроссмейстер. — Отвечай, знаешь ли ты главу нашего святого устава: De commilitonibus Templi in sancta civitate, qui cum miserrimis mulieribus versantur, propter oblectationem carnis?[39]

— Конечно, высокопреподобный отец, — отвечал прецептор. — Как бы я мог достигнуть столь высокой степени в нашем ордене, если бы не знал важнейших статей его устава?

— Ещё раз спрашиваю тебя, как могло случиться, что ты позволил осквернить священные стены сей обители, допустив, чтобы один из братьев привёз сюда любовницу, да ещё колдунью?

— Колдунью? — повторил Альберт Мальвуазен. — Силы небесные да будут с нами!

— Да, да, брат, колдунью, — строго произнёс гроссмейстер. — Именно так. Посмеешь ли ты отрицать, что эта Ревекка, дочь подлого ростовщика Исаака из Йорка и ученица гнусной колдуньи Мириам, об этом даже подумать стыдно, в настоящую минуту находится в стенах твоей прецептории?

— Благодаря вашей мудрости, преподобный отец, — сказал прецептор,

— тёмная завеса спала с глаз моих. Я никак не мог понять, почему такой доблестный рыцарь, как Бриан де Буагильбер, мог так увлечься прелестями этой женщины. Я принял её в обитель с той целью, чтобы помешать их дальнейшему сближению, ибо в противном случае наш храбрый и почтенный брат во Христе подвергался опасности впасть в великий грех.

— Стало быть, до сих пор между ними не было ничего такого, что было бы нарушением обетов? — спросил гроссмейстер.

— Как, под нашим кровом! — с ужасом произнёс прецептор, осеняя себя крёстным знамением. — Сохрани нас, святая Магдалина и десять тысяч праведных дев! Нет! Если я и погрешил, приняв её в нашу обитель, то лишь потому, что надеялся искоренить безрассудную привязанность нашего брата к этой еврейке. Его страсть к ней казалась мне до того странной и противоестественной, что я мог приписать её только припадку умопомешательства, и думал, что легче излечить его состраданием, нежели попрёками. Но раз ваша высокочтимая мудрость обнаружила, что эта распутная еврейка занимается колдовством, быть может, этим и объясняется его непонятное и безумное увлечение.

— Так и есть! Так и есть! — воскликнул Бомануар. — Вот видишь, брат Конрад, как опасно бывает поддаваться лукавым ухищрениям сатаны. Смотришь на женщину только для того, чтобы усладить своё зрение и полюбоваться тем, что называется её красотой, а извечный враг, лев рыкающий, и овладевает нами в это время. А какой-нибудь талисман или иное волхвование довершает дело, начатое от праздности и по легкомыслию. Весьма возможно, что в настоящем случае брат Бриан заслуживает скорее жалости, чем строгой кары, более нуждается в поддержке, нежели в наказании лозою, и наши увещания и молитвы отвратят его от этого безумия и вернут заблудшего в ряды братии.