– Я хочу есть! – первым делом сообщила она.

– Ты всегда хочешь есть, Уба!

Эйла со смехом сгребла девочку в охапку и закружила ее в воздухе. Уба визжала от восторга. За все лето Эйле впервые захотелось поиграть с ней.

После того как с едой было покончено, Уба вскарабкалась Кребу на колени, а Эйла и Иза принялись убирать посуду. Креб довольно вздохнул, наслаждаясь домашним уютом и покоем. «Конечно, клану необходимы мальчики, будущие охотники, – рассуждал он про себя. – Но мне больше нравятся девочки. Им ни к чему быть отважными и суровыми. И так приятно, когда они сворачиваются калачиком у тебя на коленях». Пожалуй, Креб был бы не прочь, чтобы и Эйла по-прежнему оставалась маленькой девочкой.

На следующее утро Эйла проснулась, окутанная мягким теплом ожидания. «У меня будет ребенок», – вспомнила она, едва открыв глаза. Потянувшись на подстилке, Эйла скользнула рукой по своему животу. Внезапно ее охватила жажда деятельности. «Схожу-ка я к ручью, – решила она, – мне давно пора вымыть волосы. – Она вскочила, но тут же к горлу ее подкатил ком тошноты. – Нужно поплотнее набить живот, – подумала Эйла, – может, тогда внутри что-нибудь останется. Чтобы ребенок родился здоровым, я должна побольше есть». Все же ей не удалось удержать в себе завтрак, но некоторое время спустя она опять перекусила и почувствовала себя лучше. Забыв обо всем, кроме происшедшего чуда, она вышла из пещеры и направилась к ручью.

– Эйла! – К ней вразвалку приблизился Бруд и с глумливой усмешкой подал обычный знак.

Эйла вздрогнула. Бруд и все неприятности, связанные с ним, совершенно вылетели у нее из головы. Вчера и сегодня утром у нее было о чем подумать и кроме Бруда – например, о том, как она будет кормить и укачивать ребенка, своего собственного ребенка. «Что ж, пусть возьмет то, что ему надо», – промелькнуло у нее в голове. Только бы он не слишком тянул, она так спешит, ей надо побыстрее вымыться.

Бруд мгновенно ощутил: что-то изменилось. Она смотрела на него спокойно и безучастно, как и прежде. Страх, с которым она шла на соитие, исчез. А именно страх и отвращение Эйлы придавали близости с ней неповторимый вкус. Теперь она подчинилась ему с готовностью, словно ей не было нужды пересиливать себя. При всей своей безропотности она держалась так отрешенно, словно ничего не чувствовала. Она и в самом деле ничего не чувствовала. Мысли ее витали далеко, и она не замечала, что Бруд входит в нее, точно так же, как раньше не замечала его оскорблений и оплеух. Непроницаемая безмятежность вновь окружала ее стеной.