Иза, вне себя от тревоги, ожидала, пока окончится совет. Она собрала всю свою храбрость, чтобы поговорить с Браном, и, увидев, как мужчины расходятся, решила – время настало. Подойдя к очагу вождя, она опустилась у его ног и склонила голову.

– Что тебе нужно, Иза? – спросил Бран, коснувшись ее плеча.

– Эта недостойная женщина хочет говорить с вождем.

– Ты можешь говорить.

– Эта женщина сознает свою вину. Она должна была сообщить вождю о том, что намерена сделать молодая женщина, – по всем правилам начала Иза. Но чувства переполнили ее, и она забыла об условностях. – Бран, Эйла так хотела ребенка. Никто не ожидал, что в ней когда-нибудь зародится новая жизнь. Пещерный Лев так силен, как он мог проиграть битву? Эйла была счастлива, когда узнала, что понесла. Ей пришлось тяжело, но она ни разу не пожаловалась. Во время родов она едва не умерла, Бран. Только страх за жизнь ребенка придал ей сил. Она знала: других детей у нее не будет. И хотя сын ее родился увечным, она не смогла с ним расстаться. Боль и горе лишили ее рассудка, Бран. Она позабыла обо всем. Знаю, у меня нет никакого права просить. И все же молю тебя, Бран, оставь ей жизнь.

– Почему ты не пришла ко мне раньше, Иза? Сейчас ты надеешься, что твоя мольба дойдет до меня. Почему же ты не просила прежде? Разве я был суров с Эйлой? Я знал, что роды ее были мучительны. Человек отводит глаза от чужих очагов, но, кроме глаз, есть уши. Во всем клане нет никого, кто не знал бы, каких страданий стоило Эйле рождение сына. Или ты думаешь, сердце у меня из камня? Если бы ты пришла ко мне вовремя, рассказала о горе Эйлы, о том, что она замышляет, неужели я не внял бы твоей просьбе? Я оставил бы безнаказанным ее намерение убежать и спрятаться, счел бы его бреднями женщины, обезумевшей от родовых мук. Я осмотрел бы ее сына. И хотя у Эйлы нет мужчины, если увечье мальчика не слишком велико, я оставил бы его в живых. Ты сама лишила меня этой возможности. Ты решила все за вождя. Видно, благоразумие изменило тебе, Иза. Раньше ты никогда не забывала о долге. Я считал тебя достойнейшей из женщин. В одном лишь тебя можно упрекнуть: ты непозволительно пренебрегала собственным недугом. Я знаю, насколько он тяжел, хотя ты и пытаешься это скрыть. Но, видя, что ты избегаешь всяких упоминаний о своей болезни, я никогда не говорил с тобой об этом. Прошлой осенью я был уверен: ты покинешь нас и отправишься в мир духов. Эйла полагала, что ребенок, которого она носит, – первый и последний для нее. Скорее всего, она права. И все же, когда ты слегла, Эйла позабыла обо всем. Она вырвала тебя у смерти. Я был поражен, когда понял, что на этот раз ты останешься с нами. Возможно, Мог-ур уговорил духов, чтобы они погодили забирать тебя. Но ты осталась в живых не только благодаря Мог-уру, Иза. Я знал, что Мог-ур попросит для Эйлы позволения стать целительницей клана, и намеревался удовлетворить его просьбу. Она стала бы твоей преемницей, люди платили бы ей уважением, как платили тебе. И хотя Бруд, мой преемник, невзлюбил Эйлу, я всегда считал ее хорошей женщиной, почтительной и работящей. Я знал: Бруд досаждает ей. Как видно, именно он виной тому, что в начале прошлого лета Эйла впала в уныние, хотя многое тут неясно мне. Бруд отважный и сильный охотник, и у женщины нет причин считать его внимание оскорбительным. Как бы то ни было, ему не следовало сводить счеты с Эйлой. Но возможно, сын моей женщины прав: и я был к ней слишком снисходителен. Иза, явись ты ко мне заблаговременно, я обдумал бы твою просьбу. Тогда сын Эйлы мог бы жить. Теперь слишком поздно. Если Эйла вернется, когда для ее сына наступит День Обретения Имени, они оба умрут.