— Помните ли, у меня просили чистый бланк с моей подписью…

— Далее, далее!

— Доносчик в наших руках, душа моя, пойман с помощью его же бланка, как лисица капканом.

— В самом деле? — сказала испуганная Нанон.

Она очень хорошо знала, что доносчиком был Ковиньяк, и хотя не столь уж нежно любила родного братца, однако ж не желала ему несчастья. При том же братец, выпутываясь, мог выдать множество ее секретов.

— Да, доносчик у нас! — продолжал д’Эпернон. — Что вы об этом скажете? Мерзавец с помощью этого бланка сам себя назначил комендантом в Вер, но Вер взят, и преступник в наших руках.

Все эти подробности так согласовывались с хитроумными замыслами Ковиньяка, что Нанон еще более испугалась.

— А что вы с ним сделали? — спросила она дрожащим голосом. — Что вы с ним сделали?

— Вы сейчас сами увидите, что мы с ним сделали, — отвечал герцог, поднимаясь, — Ей-ей, как все удачно складывается: вам стоит только приподнять занавеску или просто откройте окно. Клянусь честью, он враг короля, стало быть, можно посмотреть, как его повесят.

— Повесят? — вскричала Нанон. — Что вы говорите, герцог? Неужели повесят того человека, который выманил у вас бланк?

— Да, его самого, красавица моя. Видите ли там, на рынке, под перекладиной, болтается веревка? Видите, туда бежит толпа? Смотрите… Смотрите! Вот солдаты ведут этого человека, там, налево!.. А, смотрите, вот и король подошел к окну.

Сердце Нанон затрепетало и, казалось, хотело выскочить из груди, однако ж она при первом взгляде увидела, что ведут не Ковиньяка.

— Хорошо, хорошо, — сказал герцог, — господина Ришона повесят высоко и быстро, и он узнает, что значит клеветать на женщин.

— Но, — вскричала Нанон, схватив герцога за руку и собрав последние силы, — но этот несчастный не виноват, он, может быть, храбрый солдат, может быть, честный человек… Вы, может быть, убиваете невинного!

— О нет, нет, вы очень ошибаетесь, дорогая моя, он подделывал подписи и клеветал. Впрочем, он комендант Вера, стало быть, государственный изменник. Мне кажется, если он виновен только в этом преступлении, то и этого довольно.

— Но ведь маршал де Ла Мельере дал ему слово?

— Он говорил это, но я ему не верю.

— Почему маршал не объяснил суду такое важное обстоятельство?

— Он уехал за два часа до того, как обвиняемый предстал перед судьями.

— Боже мой! Боже мой! — вскричала Нанон. — Сударь, что-то говорит мне: этот человек невиновен, и его смерть навлечет несчастье на всех нас!.. Ах, сударь, во имя Неба… вы всемогущи… Вы уверяете, что ни в чем не отказываете мне… Пощадите же для меня этого несчастного!