После того как Боадика перевела эти слова, Празутаг помедлил, сплюнул в огонь, потом кивнул и разразился пространной тирадой.

— Он говорит, что такой путь, возможно, и существует. Это сток для нечистот, выведенный с задней стороны крепости, противоположной главным воротам. Если хочешь, завтра ночью Празутаг отведет тебя к нему, но остальное — уже твое дело. Мой кузен подождет тебя снаружи, у стока, однако, если внутри поднимется суматоха, уйдет.

— Передай, что я ему искренне благодарен.

Празутаг рассмеялся.

— Он сказал, что не ждет благодарности от человека, которого собирается вести на смерть.

— Все равно спасибо ему.

Молодой римлянин сознавал, что его затея практически безнадежна. Их запросто могут засечь еще на подступах к валу, да и сам сток вполне могут охранять, особенно после дерзкого нападения на повозку. Но даже если он, Катон, и проникнет в крепость, что ему это даст? Как он будет искать тех, кто ему нужен, на отнюдь не маленькой территории, сплошь заполненной дуротригами и друидами Темной Луны? И даже не попавшись никому на глаза и установив местонахождение римлянки и ее сына, сможет ли он освободить их, а потом вывести из самого сердца мощнейшей вражеской цитадели?

В более рациональных условиях Катон отбросил бы эту безумную идею прочь, но он дал госпоже Помпонии слово. Он видел ужас в глазенках Аэлия и последствия дикой расправы, учиненной друидами Темной Луны над Диомедом и ни в чем не повинными жителями Новиомага. Лицо белокурого ребенка, брошенного в колодец, стояло перед его мысленным взором все эти дни. Макрона с ним больше не было, а скорей всего, уже не было и в живых, и теперь он готовился отдать за спасение семьи Плавта и свою еще, в общем-то, очень короткую жизнь.

Но бремя всего в ней увиденного и пережитого казалось непереносимым. Выходило, что здравый смысл в этом мире не значит почти ничего, а бытие — это лишь безбрежное море бессмысленного насилия, в волнах которого пляшут обломки человеческих судеб. Взять хотя бы его: он почему-то не может отказаться от вздорной попытки спасти вовсе не близкую ему женщину и мальчишку, хотя с тем же успехом мог бы попытаться дотронуться до луны. С такими мыслями Катон уснул, а поутру решил покорно принять свою участь. Он меланхолично сжевал последний кусок холодной свинины, после чего взобрался на вершину холма. Вооруженные дуротриги продолжали стекаться в крепость, и юноша время от времени заносил их приблизительное количество на восковую табличку, которую хранил в своем заплечном мешке. Эти сведения могли пригодиться Веспасиану. Если ночная вылазка окажется неудачной, тому передаст его записи Боадика.