Растянувшись на земле, я сквозь одолевавшую меня дремоту слушал голос Савчука. Этнограф, скрестив ноги, уселся против Вульчу и испытующе вглядывался в его лицо.

А, речь зашла о делах семейных!

Наш проводник зевнул. Савчук ужасно надоедал ему пустяковыми, на его взгляд, вопросами. Этнографа интересовало, почему так малочислен был род Нерхо, из которого происходил охотник.

Вначале тот сердился, обижался, усматривая в этом праздное любопытство, даже каверзный подвох, желание унизить.

— Говорю тебе: большой стал род, — кричал самолюбивый Бульчу. — Слушай, сколько семей!

Он принимался загибать пальцы.

— Но раньше, до революции, был маленький род? — допытывался Савчук.

— До революции, верно, маленький был, — неохотно соглашался Бульчу.

— Почему?

— Беда была. От оспы родичи умерли.

— А где могилы их?

— Не знаю. Где-то далеко на низу. Говорят, умерли во время летней откочевки.

— Стыдно, стыдно. Старый человек, а не знаешь, где могилы твоих родичей…

Бульчу что-то сердито отвечал.

Названия нганасанских родов: Асянду, Нгойбу, Нерхо, Кокары — повторялись в разговоре очень часто с усыпляющим однообразием. Для меня это была абракадабра, и я заснул.

А когда проснулся, то увидел, что и Бульчу сморил сон: он прикорнул в ногах у Лизы. Все участники экспедиции спали. Один Савчук сидел неподвижно все в той же позе, скрестив ноги, похожий на углубившегося в себя толстого Будду. На коленях у него лежал позеленевший клинок ножа.

— Новая догадка, Владимир Осипович? — спросил я сочувственно.

Он пошевелился.

— Вижу, все вижу, — продолжал я. — Находка «братского кладбища» дала новый поворот вашим мыслям.

— Важно понять, — медленно сказал Савчук, — что возникло в тундре раньше: сказка о Стране Семи Трав или сказка о «каменных людях»?