– Пойду своего Ма́тина поскорее привяжу! – словно перед кем-то извиняясь проронил он, выскальзывая за дверь.

Как и когда мы закончили трапезу, я уже и не помню. Лишь открыв глаза поутру, я долго вглядывался в пробивающийся через щель лучик света, пытаясь вспомнить, где я есть, и что со мной вообще происходит. Наконец сообразив, куда мы приехали, и что пора бы приниматься за поиски клада, я с протяжным зёвом раскинул руки в стороны.

– Саша, – донёсся до меня голос Сандрин, – ты уже проснулся?

– Угу, – повернулся я в сторону её голоса, – а ты как отдохнула?

– Ой, просто отлично! Спала так, будто всю жизнь перед этим бодрствовала!

– Да, – подполз я к ней поближе, – на деревенском сене знатно спиться!

– Я вот что думаю, – вдруг прошептала она, в свою очередь придвинувшись столь близко, что её губы почти коснулись моего уха. Наш хозяин, этот как его… а, Мартынович, всё же странный человек! Ты не находишь?

– Может и странный, – мигом разомлел я от её мягких прикосновений, – но что с того? Во всяком случае, с виду он вполне нормально держится, я бы сказал даже дружелюбно. И готовит замечательно…

– Вот и я о том же, – не унималась она. То, что он умеет готовить, это само по себе не странно. У нас во Франции повара сплошь мужчины. Но ты помнишь, как он назвал свою собаку?

– Не-а.

– Он назвал её Ма́тин!

– И что? У моего приятеля тоже есть собака породы долматин!

– Это название породы, – возразила она, – а не имя! А слово «ма́тин» по-французски означает «сторожевая собака»! Выражение довольно-таки устаревшее и используется теперь редко, но это так.

– У тебя явно началась паранойя! – принялся я выбираться из поглотившего меня сена. Да, скорее всего, это простое совпадение. Подумаешь Ма́тин! Мой дядя свою собаку вообще звал «Кошёлка». Так и говорил: – Эй, Кошёлка, пошли в гастроном! Та тут же хватала авоську в зубы и бегом к двери.

– Авоська…, это что такое? – переспросила Сандрин, не устающая изучать причуды русского языка.

– Род небольшой плетёной сумки, – пояснил я, – нащупав свои джинсы. Раньше, в Союзе, они широко использовались нашим населением как средство для переноски покупок, особенно продовольственных.

В этот момент в дальнем углу шумно завозился Михаил, и наш разговор сам собой угас. Когда мы, помятые и всклокоченные выбрались на кухню, нас ждал приятный сюрприз. На столе, накрытые полотняными рушниками, стояли два больших блюда. В одном был остаток вчерашнего салата, а в другом нарезанная крупными кусками яичница с салом и чесноком.

– А где же наш хозяин? – выглянул я на веранду. Э-эй, Болеслав Мартынович, вы где?