Но я был уверен, что ее всепоглощающая страсть к одному человеку, необъяснимая в своем постоянстве и силе, окажется, как это уже было в прошлом, ее ахиллесовой пятой. Когда Она совершила омовение в Источнике Могущества и Бессмертия, ее сердце сохранило слабости, свойственные смертному человеку; пользуясь этими слабостями, ее можно было сделать кроткой, точно дитя, а не будь их, Она опустошила бы весь мир!

Я был прав.

Так я раздумывал в надежде, что Айша не удосужится прочитать мои мысли, как вдруг заметил, что перед ней, низко склонясь, стоит Орос.

– В чем дело, жрец? – резко спросила Айша: Она не любила, чтобы ее беспокоили, когда Она была с Лео.

– Хес, вернулись лазутчики.

– Зачем ты их посылал? – равнодушно спросила Айша. – Я не нуждаюсь в твоих лазутчиках.

– Так ты велела сама, Хес.

– И что же они донесли?

– Положение очень серьезное, Хес. Люди Калуна – в крайнем отчаянии: засуха спалила весь их урожай, им грозит голод, в своих бедствиях они винят чужеземцев, которые бежали к тебе. Хания Атене пылает безумной ненавистью к тебе и нашей святой Общине. Она трудилась денно и нощно и собрала две большие армии: в сорок и двадцать тысяч воинов; эту вторую армию под командованием ее деда шамана Симбри она посылает против Горы. В случае ее поражения она предполагает остаться со второй, более многочисленной армией на Равнине.

– Подумаешь, какие новости! – с презрительным смешком сказала Айша. – Эта женщина хочет бороться со мной? Уж не сошла ли она с ума от ненависти? Мой Холли, у тебя только что мелькнула мысль, что это я сумасшедшая, да еще и хвастунья, ибо у меня не хватит сил совершить задуманное. Через шесть дней ты увидишь, своими глазами увидишь, кто из нас прав, и, хотя дело, что мне предстоит, довольно незначительное, я постараюсь рассеять все твои сомнения. Погоди, сейчас я удостоверюсь сама, хоть это и утомительно, правду ли доносят лазутчики: они могут оказаться жертвами своих страхов или ложных слухов, распускаемых Атене.

Вообще-то Айша не любила заниматься ясновидением, то ли ей было недосуг, то ли это и впрямь сильно ее утомляло, но тут Она сосредоточилась, ее прекрасное лицо застыло, как во время транса: свет на лбу погас, большие зрачки сузились и потускнели.

Минут через пять Она вздохнула, как человек, пробуждающийся от глубокого сна, провела ладонью по лбу и стала такой, как обычно, только немного томной и как будто усталой.