Грохочущие колеса на бешеной скорости несли поезд. Бирюлин любил дорогу. Может быть, с того времени, когда его, семнадцатилетнего паренька, впервые протяжный гудок паровоза позвал в первую дорогу — дорогу войны… И сколько их было потом в жизни, этих дорог!

А теперь жена кое-когда и ворчит: «И когда только из этой дыры выберемся? Пора и о детях подумать». — «Что дети! Вадим в летное училище пойдет. Вон какой он у нас парень! Самолетами бредит! Все книжки, какие есть про авиацию, перечитал. А Динка… та пускай пока школу заканчивает». — «Я не о том, Володя! Не видели они у нас с тобой ничего, кроме гарнизонов. Не современные какие-то…»

И тогда Бирюлин искренне взрывался:

«Несовременные? Это Вадим-то? Лучший математик в школе? Или Динка? Ее стихи даже в «Юности» напечатали! Мудришь ты что-то, жена», — веско заключал Бирюлин.

И снова дорога…

Когда Бирюлин вернулся в купе, лейтенанты сидели за столиком и о чем-то возбужденно спорили. При его появлении они умолкли.

— Помешал?

— Что вы, папаша! — ответил белобрысый лейтенант. — Мы с Эдом, Эдуардом, — поправился он, — гадали, что нас ожидает в новых краях. А ожидает нас несладкая жизнь кадровых офицеров.

— Но вы, насколько я понимаю, сами выбрали эту несладкую жизнь?

— Сами-то сами, но пожить-то хочется ярко. Ведь жизнь летчика коротка, как платье балерины…

— Зачем же вы тогда выбирали летное? — вежливо осведомился Бирюлин.

Белобрысый лейтенантик снисходительно посмотрел на него и хмыкнул:

— Не понять вам этого…

— Ну почему? — Бирюлин едва не рассмеялся.

— Помните «Песню о Соколе»?

— «Рожденный ползать — летать не может»?

— Угадали. — Он отвернулся к окну.

Но Бирюлина уже по-настоящему задело. «Парень, видно, с характером, однако заносит его», — подумал он.

— Не знаю, как звать вас…

— Лейтенант авиации Валентин Зацепа! — шутливо вытянулся офицер.