– Царь Небесный! Да я думал, будто он явился, чтобы обокрасть нас. Но ведь я не выстрелил, и вскоре нас выгнали из этого места, что, впрочем, неважно, потому что глупые туземцы не позволили нам производить раскопки в крепостных стенах. Но это ничего не значит.

– Так почему же вы все еще думаете о кладе, которого, по всей видимости, вовсе и не существует?

– А отчего вы, мисс Клиффорд, думаете иногда о вещах, которые, вероятно, также не существуют? Не оттого ли, что, по вашему внутреннему убеждению, они должны существовать если и не здесь, то где-нибудь в другом месте? То же чувствую и я относительно этого клада. Я всегда в это верил. Он существует, и я найду его. Поэтому-то я и продолжаю жить в трансваальском вельде и разводить лошадей. Ах, вы смеетесь, вы думаете, что все это, конечно, плод моего больного воображения.

Он не договорил, увидев старую Салли, которая появилась из-за складки холма позади них, и раздраженно спросил:

– Ну, чего вам, тетка?

– Баас Клиффорд желает видеть вас, баас Джейкоб. К вам издалека пришли какие-то гонцы.

– Какие гонцы? – спросил Джейкоб.

– Не знаю, – ответила Салли, обмахивая свое полное лицо большим желтым носовым платком. – Они какие-то странные люди, очень устали с дороги и говорят они на языке, похожем на зулусский. Баас Клиффорд просит, чтобы вы пришли.

– Вы тоже пойдете, мисс Клиффорд? Нет? Тогда простите, я оставлю вас. – С этими словами он приподнял шляпу и удалился.

– Странный он человек, мисси, – проговорила старая Салли, следя за его быстро удаляющейся фигурой.

– Да, – ответила Бенита равнодушным тоном.

– Очень странный человек, – продолжала старуха. – Слишком много у него мыслей здесь, – добавила она, касаясь пальцем своей головы. – Я боюсь, как бы она у него не лопнула в один прекрасный день. Если же она не лопнет, то он будет великим человеком. Я говорила вам это раньше и повторяю теперь, потому что думаю, что его час придет. Теперь я пойду варить обед.

Бенита просидела на берегу озера, пока не спустились сумерки и дикие гуси не начали кружиться над ее головой. Тогда она встала и направилась назад к дому, совсем позабыв о Джейкобе Мейере и думая только о том, как ей тягостно стало жить в этом доме, где ничто не занимает ее мыслей и не дает забвения в неизбывном горе.

Вечером, за обедом, или, вернее, за ужином, она заметила, что ее отец и его компаньон находятся в сильном волнении, которое они тщетно пытались скрыть, и ей показалось, что она угадывает причину этого возбуждения.

– Видели вы ваших гонцов, мистер Мейер? – спросила она, когда Джейкоб и ее отец закурили трубки и на стол поставили «широколицего», как в те времена называли голландские сыры, и бутылку вина.