– Кто тут? – спросила она, и из темноты донесся мягкий голос – голос Джейкоба Мейера:

– Не могли бы вы остановиться на несколько минут, мисс Клиффорд? Я захватил с собой бумагу и хотел бы набросать рисунок. Вы даже не представляете, как вы сейчас красивы, с этой лампой над вашей головой, освещающей темные углы и голову Распятого в терновом венце. Вы видите, что, хотя судьба толкнула меня на совершенно иной путь, в душе я остаюсь художником. Ни разу в жизни я не видел такой прекрасной картины! Когда-нибудь она прославит меня.

Вот что я подпишу под нею; вам ведь знакомы эти слова?

– Да, мистер Мейер, но я боюсь, что вам придется писать вашу картину по памяти, так как я больше не в силах держать лампу. Моя рука и так уже болит. Я не знаю, как вы сюда попали, но уж если вы последовали за мной, то не будете ли вы столь добры донести за меня воду?

– Я не следовал за вами, мисс Клиффорд. Вы этого не видели, но я пришел сюда раньше вас, намереваясь сделать кое-какие измерения.

– Как же вы могли делать измерения в темноте?

– Я не был в темноте. Я потушил свет, увидев вас, потому что знал, что вы сейчас убежите, и судьба помогла мне. Вы пришли, уступая моему желанию. Теперь поговорим с вами. Мисс Клиффорд, изменили ли вы свое решение? Вы знаете, что время не терпит.

– Я никогда не изменю своего решения. Пропустите меня, мистер Мейер.

– Нет, нет. Я не сделаю этого до тех пор, пока вы не выслушаете меня. Вы очень жестоки со мной, очень жестоки. Вы совсем не понимаете, что я скорее готов умереть, чем причинить вам малейшее зло.

– Я вовсе не требую, чтобы вы умерли. Я только прошу оставить меня в покое, что гораздо легче сделать.

– Но как же я могу оставить вас в покое, когда вы составляете часть меня самого… когда я люблю вас. Вот, я высказался, теперь говорите что хотите…

Бенита приподняла ведро с водой; его тяжесть как будто ободрила ее. Затем она снова опустила его на пол, так как ей некуда было бежать. Она должна была найти какой-нибудь выход из этого положения.

– Мне нечего сказать вам, мистер Мейер, кроме того, что я не люблю и никогда не полюблю ни вас, ни какого бы то ни было другого живого человека. Благодарю вас за внимание. Вот и все.

– Какого бы то ни было другого живого человека, – повторил Мейер. – Это значит, что вы любите мертвеца, утонувшего Сеймура. Неудивительно, что я возненавидел его с того момента, когда впервые увидел его несколько лет назад – он тогда не играл никакой роли в вашей жизни. Это опять проявление предчувствия и высшего самосознания. Но какой же смысл от любви к мертвым, то есть к людям, уже не существующим на свете и превратившимся в ту самую глину, из которой они были созданы? Человек живет только однажды; вернитесь же, вернитесь к живым и дайте им счастье!