Шум нарастал, алчущие сначала толкались, смеясь, потом потеряли терпение, извлекли из-под лохмотьев револьверы и начали стрелять по окнам.
Жан, Жак и Франсуа, еще не столько напуганные, сколько недовольные этим шумом, не знают, что и думать, и не могут вмешаться. Молодых людей рабочие не знают, значит, авторитета у них никакого.
– Нет, правда, – задает вопрос Жан, – почему месье Ивана не видно с вечера вчерашнего дня? С десяти часов…
– Мы выпили с ним грогу, он пошел к себе с трубкой в зубах, и вот с того момента…
– Черт возьми, – воскликнул Жак, – поднимемся же к нему на второй этаж, всего-то двадцать ступенек…
– И давайте поосторожнее, чтобы нам не выбили глаз, эти идиоты принимают окна за мишени и готовят много работы баркервиллским стекольщикам.
Жан осторожно постучал в дверь; не получив ответа, постучал сильнее. Опять тишина.
Франсуа наклонился, чтобы заглянуть в замочную скважину, и увидел между двумя половицами паркета прямо под дверью черноватую жидкость.
– Смотрите-ка, братцы, – произнес он тихо с сжавшимся сердцем, – можно подумать, кровь…
– Это и правда кровь!
– Ломаем дверь!
Тяжелая кедровая дверь, которую не одолеть и четверым, легко подалась под ударами Жана.
Глазам юных охотников открылось чудовищное зрелище.
Директор лежал на своей кровати с перерезанным – от уха до уха – горлом, простыни были алы от крови.
Чудовищная рана рассекла шею месье Ивана так, что голова держалась только на шейных позвонках.
На полу – бритвенное зазубренное лезвие. В печи – пепел, оставшийся от сожженных бумаг. Ящик бюро выдвинут, многочисленные папки с бумагами, которые братьям показывал Перро, исчезли.
– Месье Иван умер, – произнес Франсуа.
– Убит, – сказал Жан.
– Ты думаешь? – спросил Жак.