— Как я уже говорил, — не унимался Мэсон, — это все меняет. По-моему, в качестве крестного вы имеете полное право просить создателя повлиять на пол вашего будущего крестника. И обратите внимание, что сейчас уже есть один шанс из двух, что это окажется мальчик. Но я хочу, чтобы было два шанса на два. Видите, не такая уж обременительная просьба, — добавил он, как будто создатель не вправе отказать в столь умеренном требовании.

Они подошли к хижине Мэсона. Капитан стал у калитки, ведущей на «ют», и повернулся к Парселу. Даже крестного отца своего будущего сына он не желал приглашать к себе.

Он вскинул серо-голубые глаза на вершину горы, и лицо его вдруг побагровело.

— Мистер Парсел, — проговорил он с внезапным волнением, — я не забыл вашего поведения, когда погиб Джимми.

Второй раз после высадки на остров он вспомнил об этом событии.

— Капитан…

— Вы вели себя очень смело, мистер Парсел. Вы рисковали жизнью. Этот зверь никогда бы вам не простил. Он сгноил бы вас в оковах.

Глаза его затуманились, он отвернулся и сказал прерывающимся голосом, видимо не совладав со своими чувствами:

— Если будет мальчик, мы назовем его Джимми…

Парсел опустил глаза и тоже покраснел. В эту минуту все было забыто. Он почувствовал даже какую-то нежность к Мэсону.

— Никогда, — продолжал Мэсон глухо, — никогда я не посмел бы появиться на глаза моей сестре без Джимми. У сестры была не очень-то веселая жизнь. Да и моя собственная жизнь… Короче говоря, мистер Парсел, Джимми был для нас… солнечным лучом.

Мэсон пробормотал последние слова сконфуженно, будто метафора показалась ему слишком смелой. Он подтянул ремень ружья, наклонил голову, открыл калитку и молча пересек «ют». Парсел смотрел ему вслед.

Подойдя к двери, Мэсон обернулся. Лицо его было залито слезами. Он улыбнулся, поднял правую руку и громко крикнул:

— Будет мальчик, мистер Парсел!

— Надеюсь, капитан, — горячо отозвался Парсел.

После полдника Парсел огляделся, ища свое кресло, и с досадой вспомнил, что оно до сих пор у Омааты. Он вышел в сад и уже через несколько шагов добрался до густых зарослей ибиска, ограничивавших место его обычных прогулок.

— Я иду к Омаате! — крикнула Ивоа, появившись на залитом солнцем пороге раздвижной двери, и махнула ему рукой.

Парсел с улыбкой помахал ей в ответ. Теперь он тоже научился разговаривать с помощью жестов. Как только Ивоа пересекла границу солнечных лучей, тень хижины сразу поглотила ее, словно за ней захлопнулась черная крышка.

Что-то легкое упало Парселу на голую ступню. Он взглянул на землю — ничего. Обернулся к чаще, и снова что-то легонько стукнуло его по ноге. Камешек!