— Мир! — вскричал Мэсон. — Положительно у вас мозги устроены не так, как у всех! Вы хотите, чтобы мы жили в мире с негодяями, убившими пятерых наших товарищей!

— Совершенно верно, — с горечью сказал Парсел. — Пятеро наших и трое ихних — не пора ли остановиться?

Маклеод пожал плечами.

— Узнаю вас, Парсел, у вас только одно на уме: вечно Библия, вечно Иисус! Вы не видите дальше своего носа. Надо только чуточку помолиться — и черные тотчас побелеют. Помолиться еще маленько — и у них отрастут крылышки. А дальше при попутном ветре, так узлов на десять, они, глядишь, сразу попадут в рай! А я скажу вам, Парсел, меня от этих парней воротит. Трусы, предатели и все такое прочее… Никакого от них толку, хуже, чем животные, если хотите знать мое мнение. Да пускай эти обезьяны подпишут мирный договор кровью собственной матери и на глазах у самого Иисуса Христа в качестве свидетеля, и то я им не поверю! Рано или поздно все начнется снова. Вот я и говорю: не желаю я всю жизнь трястись со страху на этом острове! Нет! Уж лучше сразу отдать концы, и будь оно все проклято!

— Мы отвлеклись! — заметил Мэсон. — Мистер Парсел, я жду ответа на свой вопрос.

Парсел подошел к столу, повернулся кругом, поглядел на женщин и быстро сказал им по-таитянски:

— Они решили меня убить за то, что я не хочу брать ружья.

— Мы не позволим, — сказала Омаата.

— Даже та, что стоит последней слева?

— Даже та, — отозвалась Тумата.

Парсел улыбнулся ей. Он не хотел ее называть по имени перед Смэджем.

— Даже красивая непокорная кобылица?

— Даже она, — сказала Ороа.

— О чем вы с ними болтаете? — закричал Мэсон сердито.

Парсел оглядел его с головы до ног и сухо бросил через плечо:

— Я у себя дома.

Опустив глаза, он снова принялся ходить по комнате. Сделать вид, что уступает? Взять ружье и при первом же удобном случае скрыться в чаще? Нет, нельзя идти ни на какие уступки. Не надо даже показывать виду, что он колеблется. Он глубоко вздохнул. Сердце глухо стучало у него в груди. И снова неприятный холодок пробежал по спине.

Он подошел к табуретке, небрежно поставил ногу на сиденье, оперся локтем о колено и засунул руку в карман. Он сам чувствовал, что эта развязность наиграна, нарочита, но в такой позе ему легче было сохранять хладнокровие.

— Мистер Мэсон, — начал он спокойным, серьезным тоном. — Вы просите у меня ответа. Вот он. Первое: я не принесу вам никакой пользы, если возьму ружье, — стрелять я не умею. Второе: с ружьем или без ружья, я не совершу греха братоубийства.

Никто не шелохнулся. Смэдж, потупив глаза, скорчился на табуретке. Мэсон словно окаменел, уставившись перед собой. Один Маклеод смотрел на Парсела. «Да, нашего ангелочка так просто не запугаешь, это можно было предвидеть. Старик дал маху».