Председатель являлся последним из всех и садился на более высоком седалище, в некотором отдалении от прочих членов.

Затем самый младший член читал краткую молитву, на которую все собрание немедленно отвечало: «Аминь!» С этого времени суд считался открытым и готовым судить все подлежащие ему дела.

В настоящем случае самым младшим членом был левит, лет шестидесяти, величественного вида, какой он сохранил, несмотря на все лишения осады. Его лицо, обрамленное развевающейся бородой и с годами сделавшееся суровым, однако, не потеряло красоты, какой отличалось в юности. Финеас-Бен-Эзра обладал внешними достоинствами, благодаря которым люди способны производить впечатление на других. При этом он отличался даром слова, расчетливым умом и беззастенчивым сердцем. Приверженец партии Иоанна, он искренно ненавидел зилотов, некогда обвинявших его самого в изменнической переписке с Веспасианом. К великой славе своей и к полному смущению врагов он отразил это обвинение, но люди, хорошо осведомленные в этом деле, продолжали, однако же, верить в его справедливость. С холодным выражением торжества на своем красивом лице он занял свое место, обменялся взглядами с двумя-тремя из своих товарищей, по-видимому, наиболее доверенных, и эти последние очень ясно поняли, что эти взгляды предвещают серьезную опасность обвиняемому.

Князь синедриона Матиас, сын Боеса, уже исполнявший должность великого священника, был человек суровый и добросовестный, сторонник старинной иудейской партии. Он сходился во мнениях с Элеазаром и, кроме того, находился в личной дружбе с этим смелым энтузиастом. Но никакое земное соображение не могло склонить его непреклонную стойкость с той узкой тропы долга, какой он считал нужным идти, соблюдая священную букву закона.

Благодаря престарелым летам и суровому виду он пользовался большим влиянием на сограждан, усиливавшимся еще занимаемым им важным положением.

Несколько секунд после того, как князь синедриона занял свое место и была прочитана общая молитва, царило молчание. Матиас, наконец, прервал его. Он медленно поднялся, оправил одежду, так что на ее кайме стали видны священные символы и каббалистические фигуры, и заговорил сухим и ровным тоном:

– Князи дома Иудина, старейшины и знатные, священники и левиты народа. Мы собрались сегодня еще раз, в силу нашего древнего преимущества, судить о важном и серьезном деле. В этом верховном совете нашей земли мы сохраняем те же формы, какие переданы нам отцами с первых времен, включая даже время пребывания их в пустыне. Эти формы соблюдались во время великого пленения нашего народа. Наши победители могли запрещать их нам, но мы тотчас же восстановили их, как только получили снова независимость, и Тот, кому мы обязаны повиноваться, дал нам возможность соблюдать их. Мы не отступим ни на йоту от наших привилегий и еще менее от права судить дела жизни и смерти. Этот суд так же неотделим от нашего существования, как та скиния, которая сопровождала нас в стольких превратностях и с которой мы так тесно связаны. Низшее собрание, избирающее членов нашего учреждения, уже обсудило ужасное обвинение, созвавшее нас сюда. Члены его решили, что дело слишком серьезно, чтобы они могли судить о нем, что оно осуждает на смерть одного, если не двух членов славного дома Бен-Манагема, что оно может лишить нас вождя, которого можно по праву считать одним из самых стойких патриотов, уже доказавшим, что он храбрейший из наших защитников. Но к чему может послужить это, князи дома Иудина, старейшины и знатные, священники и левиты народа? Ужели мне не нужно прибегать к ножу, когда самая большая ветвь гниет на моем винограднике? Не следует ли мне, наоборот, отсечь ее собственной рукой и бросить в пожирающий огонь? Если мой брат виновен, неужели мне нужно защищать его в силу того, что он мой брат? Не должен ли я, наоборот, выдать его мстителю и спасти его душу? Мы все на нашем посту, мы готовы внимательно выслушать и беспристрастно обсудить все предлагаемые обвинения, каковы бы они ни были. Финеас Бен-Эзра, повелеваю тебе пересчитать твоих собратьев и назвать число их.