XV

Небольшая отдельная комната в трактире тускло освещается двумя сальными свечами на одном из столов, расставленных между окон. Желтоватое мерцающее пламя нагоревших свечей глотается темными, закопченными стенами, освещая ярко только небольшой круг около стола, за которым поместились два офицера и один статский. На противоположных сторонах комнаты две двери; из одной слышится стук бильярдных шаров, пьяный говор и громкие выкрики: «Черт побери…», «Вот так удар!..», «Пошел, подлец, в угол» – и тому подобное, а из другой доносится по временам шорох, какой-то шепот и сдержанный кашель.

За столом лейб-кирасирский поручик Бергер и капитан конной гвардии Фалькенберг угощают нового своего знакомого Ивана Степановича. По зардевшемуся лицу, воспаленным глазам и бессвязной речи Лопухина заметно, что распилась не одна бутылка, что на угощение не скупились доблестные воины.

– Черт знает что делается! – говорил хриплым голосом Фалькенберг. – Думали, будет лучше, а вышло хуже. Никакой аттенции к нашему брату, жалованье скаредное, по службе только одни придирки.

– Какое житье наше! – вставил Бергер. – Начальству вот золото льется, а мы черствый хлеб жуем!

– Начальство… да какое начальство… разве это начальство!.. – говорил пьяным голосом Иван Степанович. – Да и какое начальство может быть у нас, разве то было прежде, хоть бы при Анне Ле…ле…польдовне. Министры были настоящие, умные головы – Остерман, Левольд, а нынче что… мразь, дрянь, нестоящие, только вот один продувной каналья Лесток и вертится… – И Иван Степанович пробовал было даже отплюнуться, но не мог.

– Правда, правда, полковник, – поддакивал Бергер, – прежде лучше было. Хоть бы воротился опять император Иван!

– А что, ты думаешь, не воротится? Я тебе говорю верно… воротится, – рассуждал Лопухин.

– Да кто ему поможет-то, разве ты, Иван Степанович? – подзадоривал Фалькенберг.

– Я? Не я один, много нас… Весь рижский гарнизон тянет за императора Ивана… Дойдет до дела, так много подымутся… А кто будет против-то? А? Скажи, кто будет против-то? Триста ледащих лейб-кампанщиков! Фу-ты, сила какая! И тогда-то, кабы не лежал Петр Семенович Салтыков, он ударил бы в барабаны… не бывать бы…

– Чаю, и теперь будет не без хлопот, – сомневался Бергер, – у государыни тоже есть люди.

– А кто люди-то? – раздражался Иван Степанович. – Где они? А если кто и есть, так все больше из простого народа, ведь сама больно просто живет… а из больших все ее не любят.

– А скоро это будет? – спросил Фалькенберг.

– Скоро… через несколько месяцев… Отец, как был в деревне в прошлом году, писал к матери, чтоб ко двору не ездила и я бы никакой милости у этой государыни не искал… Я вот потому и ко двору не хожу, как ни просили… – хвастался Иван Степанович, забыв, что после отставки из камер-юнкеров он не имел права бывать при дворе.