Однако тонкий слух не пропускает ничего подозрительного. Вот уже который раз слышит, как сзади, за кедром, скрипит трава. Вроде как кто ползает. Собаки? Нет, они остались там, у чума с Ченкой. Знают, что всё равно от хозяйки перепадёт лакомый кусочек. Да нет же, это просто, кажется, ветер наносит шум реки. Для верности понюхал воздух. Пахнет человеком. А это и правильно, сидит среди мужиков, каждый курит, да и рубахи пропитались потом. Какие могут быть тут запахи, как не эти? Ну, разве что, может, мыши в корневище носятся. Лето всё-таки, только успевай плодись.

Успокоился, опять вернулся в реальность. А к нему прямой вопрос. Семён спрашивает, может, видел случайно, где в тайге братьев Вороховых? Поддавшись порыву чувств, развязав язык, Загбой и отвечает правду, хотя и несколько туманную:

– Отнако, там, – кивнул он головой вверх по реке. – На олене день ехать. Три перевала.

Но тут же, как будто спохватившись, прикусил язык, понял, что сказал лишнее, поправился:

– Слет вител. Ногу коня. В железо копыто одето. И олочи, как у Ивана. А может, и не он, кто другой хоти. По траве, не понять…

– Да как не понять-то? – подхватил Семён. – Они, точно! А куда пошли?

– Моя след не тропи, не знай, – сухо ответил охотник.

– Да как не знаешь! Знаешь ведь, верно? Да ты не бойся нас, мы люди свои, никому ничего не скажем! – попытался разговорить Загбоя Петро. – Мне бы встретиться с ними, поговорить.

Но молчит охотник, только головой кивает да однообразно толмачит, что видел только след, и всё тут. Как ни пытались старатели разговорить эвена, ничего не получилось. Был бы спирт, тогда да. А так – упёрся на своём: не знаю и точка!

Так и легли спать ни с чем. Один лишь Загбой о своём думает: «Спрошу у Егора, надо Петро позвать, так приведу. А нет, пусть не обижается».

Проснулся Загбой, как всегда, с рассветом. Посмотрел вокруг, старатели спят мёртвым сном, никто и не думает подниматься. Храпят в четыре голоса, аж кусты трясутся. А на горе медведь хрюкает, откликается: кто кого громче. Только подходить боится, различает, что это люди и ничего доброго они ему дать не могут.

С вершины реки плывет прохладный туман – к хорошей погоде. Бирюзовое небо отражает своей чистотой и непорочностью. Вершины гольцов оплавились золотом, там уже гуляют тёплые разливы яркого солнца.

Над водой порхают кулики. Где-то далеко, у острова, призывая к себе глупую молодь, тревожно кричит утка. Проворно прошивая ветви деревьев, суетятся неугомонные вьюрки, мухоловки. В глубине кедрача перекликаются рябые дрозды.

Загбой встал, подживил тлеющий костёр. Взял холодный чайник, сходил за водой, подвесил его над огнём. В ожидании, пока закипит, решил сходить к чуму. Оттуда, с пригорка, хорошо видно пасущихся оленей. Сбивая просохшими олочами рясную росу, пошёл вверх по тропинке. Услышав его движение, из-под стволов кедров приподняли настороженные головы собаки, для порядка подали голос. Охотник негромко ответил одобряющим приветствием. Чирва и Илкун вскочили, побежали навстречу, возбуждённо чихая, закрутились у ног.