Как было много раз, ступил на прочную лестницу. Вещи вперёд, за собой осторожно закрыл люк. Слышно, как сверху плотно встал сундук. Теперь он отрезан от этого мира. Все будут думать, что он ушёл из дома через чёрный ход на конюшню. В лавке три двери. Главная, с улицы, под замком. Вторая, в дом, — через которую он только что вошёл. И ещё одна, за прилавком, выходит в амбар, а потом на конюшню. Утром Пелагия скажет Ивану, что он был и ушёл за лошадьми через лавку… Прежде всего ему надо пройти по подземному переходу, чтобы забрать из рассечки закопанные золотые пластины, вытащить их на поверхность, к перешейку между озёрами, и только лишь потом забрать коней из конюшни через двор.

Освещая керосинкой рассечку, Агафон уверенно пошёл по темной дороге, которая уводила его навстречу светлому будущему. Здесь ему знаком каждый камень, деревянный стояк крепи, прочные, кедровые подпорки, пихтовые лаги, шкуренные накаты подволока. Тут он ходил много раз, знает каждый поворот, подъём, провал, изгиб, повторяющие змеевидную нить некогда существовавшей золотой жилы. Всё расстояние штольни, рассечек измерено шагами. Агафон не сомневается, что через двадцать шагов будет поворот направо, там ещё четыре шага — и левая рассечка. По ней семь шагов до тупика, а там, на глубине штыковой лопаты, закопаны золотые пластины. Четыре штуки! Каждая весом по пуду.

Мягко ступают вкрадчивые шаги по колотым доскам. Новые яловые сапоги хлюпают в жёлтой жиже. Под досками плещется вода, да негромкое дыхание нарушает тишину подземной могилы. Всё как всегда. Даже свет керосиновой лампы бьётся в размеренном равновесии, отмеряя ритм шагов человека. Но вдруг матовое пламя вытянулось, задрожало в одном направлении, назад, откуда пришёл Агафон. В лицо дохнуло свежестью, запахами ночной тайги, перестоем лесных трав.

Он тут же остановился. Что такое? По рассечке тянет воздух, вентиляция. Такого не должно быть. Там, на выходе из шурфа, лежит ляда, плотная тесовая дверь. Она перекрывает доступ кислорода и сверху замаскирована дёрном. Он сам закрывал вход и точно знает, что здесь должен быть застойный воздух. Потом где-то там, впереди, что-то негромко пухнуло, как будто невидимые руки закрыли крышку гроба, и всё стихло. Заметавшееся пламя керосинки замерло в вертикальном положении, так, что создалось впечатление, что он находится в могиле.

Долго стоял на одном месте, прислушивался. В ответ — гробовая тишина. Показалось? Или старый старательский шурф даёт осадку? А может, в неглубокой рассечке образовалось окно? Тем не менее, проверяя себя, Агафон взметнулся пружиной капкана, затушил лампаду и дальше пошёл по памяти, перебирая знакомую дорогу рысьими шагами. Пологий подъём. Оставшиеся несколько шагов прошёл крадучись, передёрнув скобу затвора винчестера. Вот и ляда. Бесшумно толкнул творило вперёд, дверь подалась, освобождая выход из подземелья. Руками нащупал небольшой камешек — метку, которую он оставлял когда-то на входе. Камешка не было. Значит, кто-то был в шурфе в его отсутствие. Но кто? Когда? Оставалось догадываться. В других условиях Агафон более обстоятельно просмотрел бы все подходы и понял, кто входил в шурф. Но сейчас не время. Мутный рассвет ускоренными шагами наступал на дикую тайгу. Надо торопиться.