Трибун ушел, и, к моему удивлению, Марк Туллий объявил, что примет ванну, побреется и переоденется в чистую одежду.

– Позаботься о том, чтобы все это записать, – сказал он мне. – Это будет хорошим концом для твоей книги.

Он ушел вместе со своими рабами-прислужниками, а когда через час вернулся, Аппулей успел собрать на улице сильный отряд, состоящий в основном из гладиаторов, а также из трибунов и их помощников.

Цицерон напряг плечи, дверь открыли, и он уже собирался шагнуть через порог, когда ликторы городского претора поспешно прошли по дороге, расчищая путь для Корнута. Тот держал в руках письмо. Лицо его было мокрым от слез. Слишком запыхавшийся и взволнованный, чтобы говорить, он сунул письмо в руки Марку Туллию.

«От Гирция – Корнуту. Возле Мутины. Я посылаю тебе это второпях. Благодарение богам, в этот день мы загладили прежнее несчастье и одержали великую победу над врагом. То, что было потеряно в полдень, было возмещено на закате. Я привел двадцать когорт Четвертого легиона, чтобы выручить Пансу, и атаковал людей Антония, когда те преждевременно праздновали. Мы захватили два орла и шестьдесят штандартов. Антоний и остатки его армии отступили в свой лагерь, где были окружены. Теперь его черед изведать, что такое быть в осаде. Он потерял бо`льшую часть своих ветеранов, у него осталась только кавалерия. Его позиция безнадежна. Мутина спасена. Панса ранен, но должен поправиться. Да здравствует Сенат и народ Рима. Расскажи Цицерону».

«От Гирция – Корнуту. Возле Мутины. Я посылаю тебе это второпях. Благодарение богам, в этот день мы загладили прежнее несчастье и одержали великую победу над врагом. То, что было потеряно в полдень, было возмещено на закате. Я привел двадцать когорт Четвертого легиона, чтобы выручить Пансу, и атаковал людей Антония, когда те преждевременно праздновали. Мы захватили два орла и шестьдесят штандартов. Антоний и остатки его армии отступили в свой лагерь, где были окружены. Теперь его черед изведать, что такое быть в осаде. Он потерял бо`льшую часть своих ветеранов, у него осталась только кавалерия. Его позиция безнадежна. Мутина спасена. Панса ранен, но должен поправиться.

Да здравствует Сенат и народ Рима.

Расскажи Цицерону».

XVIII

XVIII

За сим последовал величайший день в жизни Цицерона – выстраданный тяжелее, чем его победа над Верресом, кружащий голову сильнее его выборов в консулы, радующий больше поражения, нанесенного им Катилине, более исторический, чем его возвращение из изгнания. Все эти триумфы меркли в сравнении со спасением республики.