Где нагрелись стволы пушек, резня продолжилась, усиленная неразберихой и поддерживаемая гордостью.

Окликнувшим Старбака человеком оказался французский военный наблюдатель, полковник Лассан, который, галопом промчавшись по склону холма, схватил поводья лошади Старбака и потащил его вниз по дороге, вне поля зрения кавалерии янки.

— Вы знаете, что у вас неприятности? — спросил француз.

Старбак пытался высвободить голову своей лошади из хватки француза.

— Не будьте таким безнадежным идиотом! — выпалил Лассан на своем прекрасном английском.

— И следуйте за мной! — он отпустил поводья и вонзил шпоры в бока своей лошади, и в его голосе была такая уверенность, что Старбак инстинктивно последовал за французом, резко свернув с дороги на болотистый участок земли, под прикрытие густой листвы деревьев.

Всадники прокладывали себе путь через густой подлесок и нависающие мокрые ветки, достигнув, наконец, поляны, где француз повернул лошадь и поднял руку, призвав Старбака к молчанию.

Оба прислушались. Старбак мог расслышать сильный, режущий ухо грохот тяжелый орудий на другой стороне реки, более резкий треск оружейной стрельбы и шелест и завывание ветра в высоких деревьях, но ничего более.

Француз продолжал прислушиваться, и Старбак с новым любопытством разглядывал своего спасителя. Лассан был высоким мужчиной, с темными усами и худым лицом, иссеченным полученными в сражениях шрамами.

Старбак видел рубцы там, где русская сабля разрезала правую щеку француза, казацкая пуля выбила ему правый глаз, пуля из австрийской винтовки изувечила левую сторону челюсти, но всё же, несмотря на все эти ранения, на лице полковника было выражение такой радостной уверенности, что сложно было назвать это ужасно исполосованное шрамами лицо некрасивым.

Скорее это было потрепанное жизнью лицо, на котором остался рассказ о приключении, встреченном со своеобразным щегольством. Лассан скакал на высоком вороном жеребце с тем же врожденным изяществом, что и Вашингтон Фалконер, его мундир, который когда-то был украшен тесьмой и золотой цепью с позолоченными шнурами, теперь выцвел на солнце и поблек, а прекрасный металлический декор частично потускнел, а частично отсутствовал.

Должно быть, в свое время он обладал великолепным кивером, возможно, с сияющим мехом или ослепительной медной бляхой и увенчанный плюмажом или пурпурным гребнем, но теперь он носил широкополую фермерскую шляпу, выглядевшую так, словно ее сняли с пугала.

— Всё в порядке, — прервал молчание Лассан. — Они нас не преследуют.

— Кто это они?

— Предводитель этой группы — человек по имени Торн. Приехал из Вашингтона, — Лассан сделал паузу, похлопав коня по шее.