Он встал. Кровь на его сорочке застыла, и теперь ткань с хрустом оторвалась от спины, причинив боль, и теплая жидкость потекла к ягодицам. Горло горело, глаза слезились от дыма, всё тело охватила болезненная слабость. Он нашел ирландца, который перебирал четки накануне сражения, и послал его назад к колодцу с дюжиной фляжек.

— Иди спокойно, — сказал он ему. — Держись подальше от леса.

Снайперы янки вернулись на опушку Восточного леса, хотя стелившийся в безветренном воздухе дым мешал им целиться, и их стрельба, которая в других обстоятельствах была бы смертоносной, казалась слабой на фоне ураганного огня, что предшествовал атаке луизианцев.

Полковник Мейтленд лежал лицом вниз неподалеку от смоктаунской дороги. Старбак не узнал его, пока не присел рядом, вывернув подсумок в надежде найти патроны для револьвера.

— Я не умер, — приглушенно выразил протест Мейтленд. — Я молюсь.

Старбак дотронулся до фляжки на ремне Мейтленда.

— Вода есть?

— Это не вода, Старбак, — неодобрительно заявил Мейтленд. — Это лекарство для сердца. Угощайтесь.

Во фляжке оказался отличный ром. Старбак закашлялся, когда алкоголь обжег его исцарапанную порохом глотку, и сплюнул остаток на траву.

Мейтленд перекатился и забрал фляжку обратно.

— Только зря на вас потратил хорошую вещь, Старбак, — возмутился он.

Полковник, конфисковав все запасы спиртного в Легионе, должно быть, сам выпил почти всё, потому что был пьян вдрызг. Пуля лязгнула по дулу ближайшего орудия, как удар колокола. Канониры развернули пушку и отправили порцию картечи в сторону янки в Восточном лесу. Мейтленд лежал навзничь на траве, уставившись в закрывший голубое небо дым.

— В детстве вам казалось, что лето никогда не кончится? — спросил он.

— И зима тоже, — ответил Старбак, сев рядом с полковником.

— Конечно. Вы же янки. Снег и бубенцы. Я как-то путешествовал в санях. Тогда я был совсем ребенком, но помню, что снег окружал нас словно облако. Но наши зимы — это слякоть и непроезжие дороги, — Мейтланд на мгновение замолчал. — Не уверен, что смогу встать, — наконец жалко произнес он.

— Сейчас в этом нет необходимости.

— Меня стошнило, — торжественно объявил Мейтленд.

— Никто об этом не узнает, — сказал Старбак, хотя вообще-то элегантный мундир полковника был густо покрыт блевотиной. Она запеклась на желтом галуне и застряла под блестящими пуговицами.

— По правде говоря, — очень торжественно сообщил Мейтленд, — я не выношу вида крови.

— Досадная помеха для военного, — мягко заметил Старбак.