Этот человек был ему неприятен, и необходимость блюсти видимость приличий тяготила неимоверно.

Чувство гадливости возникло совсем недавно, после донесения о том, как Агафокл телом своим прикрыл отца от укуса сариссы, и отец, лишь вскользь поглядев на рухнувшего сына, не нашел иных слов, кроме хмыкающего: «Заживет, как на собаке…» Такое трудно понять…

– Нет, Селевк, ну ведь не постарел же совсем!

Лисимаха несло. Он говорил, кажется, не особо и прислушиваясь к собственным словам, и уж конечно, не обращая внимания на холодновато-отстраненную гримасу шахиншаха.

– Тю! Арриба! Вот бедолага!.. Между прочим, я ему, помнится, коня продул в кости, там еще, в Вавилоне… слышь, Селевк?.. Аккурат за день, как Божественный слег… Хороший был конь, Селевк, да ты ж, наверное, помнишь Рыжка моего, а? Ведь огонь же был, а не лошадка, так ведь?!

Лисимах брызгал слюной, и на его потное лицо было страшновато смотреть даже видавшим виды телохранителям властелина Азии.

– Калликратид! Братишка!.. И ты тут!.. Да, Селевк, так вот, я ж Аррибе коня проиграл… Ну, ясное дело, сразу отдавать не стал, думал, отыграюсь, а там как закрутилось, так уж и не до коняки было… Вот, значит, в долгу и остался, а нынче, выходит, ни Рыжка, ни Аррибы… А, Селевк?..

Селевк не слышал. Ибо – не хотел.

Шахиншаху хотелось одного: поскорее увидеть сына.

И вдруг хрип Лисимаха оборвался.

Владыка Фракии глядел на Антигона.

Нехорошо глядел.

Так смотрят, собираясь плюнуть…

«Пусть попробует, – подумал Селевк, ощущая горький привкус злобы, вяжущий глотку. – Пусть попробует…»

Он не знал еще, что сделает, если Лисимах осмелится оскорбить павшего. Но соматофилаки, уловив непроизвольное движение бровей, напряглись, готовые прыгнуть…

Не пришлось.

Вместо неизбежного произошло неожиданное.

Опустившись на колени рядом с телом Одноглазого, Лисимах пристально вгляделся в заострившиеся черты и нежно провел квадратной ладонью по холодному лбу.

– Эх, Анто, Анто!.. Вот ведь как оно получилось…

Сейчас он, похоже, не замечал ни изумленных лиц воинов, ни перекошенного рта Селевка. Он просто забыл об окружающем.