За все это время никто из французских офицеров не произнес ни звука. Видимо, зрелище было слишком тягостным для них. У них ведь нет полутора миллионов ливров, чтобы построить себе фрегат.

— Вот и всё, отвоевались, — печально подытожил бывший капитан «Победоносного» после взрыва последнего французского военного корабля в бухте Шербура. Затем повернулся ко мне и спросил: — Вам секундант нужен?

— Если окажете честь, — молвил я в ответ.

— С удовольствием сделаю это, — сказал он и, криво ухмыльнувшись, посмотрел на племянника адмирала.

Интуиция мне подсказала, что этот сопляк успел нагадить бывшему капитану «Победоносного». Видимо, пользовался правом родственника командующего флотом так же усердно, как духами и пудрой.

Возле уцелевшей крепостной башни было неплохое местечко, чтобы померяться шпагами. Раньше здесь был ров, но его засыпали много лет назад. В итоге получилась впадина шириной метров пять и длиной около полусотни. Дуэлянты спустились в нее, а остальные, включая секундантов, расположились на склоне. Кстати, секундантом моего противника был Гильом де Сарсель. Глядя на него, мне вспомнилось выражение «чистый, как лист, гибкий, как глист». Видимо, зарабатывает протекцию. Не думаю, что у Симона де Костентина на «Королевском солнце» были друзья. Если они вообще были у него хоть где-нибудь.

Сражались в жюстокорах. Видимо, Симон де Костентин постеснялся показать, насколько чиста его рубаха. Он встал в высокую стойку, модную сейчас у французов. Наштукатуренное, желтушное лицо напряжено. Шпагу держит твердо. Судя по всему, у него были хорошие учителя. Сейчас узнаем, был ли он хорошим учеником этих учителей? Я не стал выпендриваться, выцеливать. Отбив два удара и уловив их алгоритм, во время третьего, когда шпаги соединились левыми сторонами, а Симон де Костентин держал руку высоко поднятой, я взял сильной частью (ближней к эфесу) своего клинка слабую часть (ближнюю к острию) его и, направив удар под руку, не выворачивая кисть, уколол сопляка в бок. Клинок туго преодолел бордовый жюстокор, украшенный золотыми позументами, а потом легко пошел дальше, влез сантиметров на десять. Я быстро выдернул шпагу и отшагнул назад и влево, за руку противника, чтобы не схлопотать ответный удар.

Перестраховался напрасно. Симон де Костентин прижал правый локоть к ране и посмотрел на меня так, будто увидел впервые. Вокруг его головы появился еле заметный серый ореол, причем не в горизонтальной плоскости, как пририсовывают святым, а в вертикальной, как бы взяв лицо в рамку. Создавалось впечатление, что ореол образовался из шафрана, обсыпавшегося с лица и поменявшего цвет. Увидев ореол, я понял, что племянник адмирала не жилец. Выронив шпагу, Симон де Костентин начал медленно оседать. Секундант Гильом де Сарсель бросился к нему, поддержал, не дав упасть, помог сесть, а потом и лечь на густую зеленую траву, которая, благодаря частым дождям и туманам в последний месяц, поперла на славу.