А через неделю я вспомнил о здравоохранении, в приложении к санитарно – карантинным баракам, и организовал очередную «бумажную» службу на вырост – «Образования, книгопечатания, науки и Здравоохранения», отдав её под патронаж «учёного – естествоиспытателя», бывшего «спальника», Корытя.

В этот вечер обстоятельно побеседовать с будущими управленцами и адъютантами не получилось. Неожиданно раздался деликатный стук в дверь. Получив разрешение в дверной проём вошёл и сразу, как положено, вытянулся пехотинец с нашивками взводного на жёлтом поле сюрко. Это был молодой человек лет восемнадцати с гладко выбритым лицом. В отличие от княжеской дружины что – либо отращивать у себя на лице в пехотных войсках Устав разрешал только в званиях от ротного и выше – все остальные были вынуждены регулярно бриться, если, конечно, не хотели схлопотать наряды вне очереди. В походах, это правило, конечно, строго не соблюдалось.

– Княже! Разреши обратиться?

– Слушаю тебя взводный.

– Бояре с попами все в сборе!

Стоило лишь войти в гридницу, как все бояре встали, приветствуя меня поклоном. Один лишь епископ продолжал, как ни в чём небывало, восседать на своём обитом бархатом персональном кресле.

– Господа бояре! – поклонился на все три стороны. – Рад вас всех видеть! – поздоровался сразу со всеми присутствующими.

– Здравствуй святой отче, – в отдельном порядке подошёл и облобызал волосатую длань священника за что, с плохо скрываемой неприязнью, был осенён крестным знамением.

«Недолго тебе кочевряжится осталось, – думал я, рассматривая этого сноба в ризе, – дай мне только несколько месяцев подтянуть новое пополнение рекрутов, и потом при моём появлении ты на коленях будешь ползать!»

На большинство этих деятелей от церкви погрязших в ростовщичестве, массово холопящих в своих монастырях православных людей, наплевав на все Заповеди Божьи, я просто не мог спокойно смотреть. Потому как знал, что дальше будет ещё хуже – когда истерзанные усобицами русские земли обратятся в пепелища под копытами степной орды эти деятели, получив от монголов налоговые преференции, с радостью провозгласят Батыя царём, а главного предателя Ярослава Всеволодича признают святым.

Я вернулся назад, плюхнувшись в своё кресло. Сидящие на лавках бояре притихли, выжидающе смотрели на меня. Алексий сидел, опёршись обеими руками о посох, и в мою сторону даже не смотрел, игумены перебирали чётки и тоже помалкивали. Вероятно, открывать заседание придётся мне.

Откашлявшись, я начал свою речь:

– Я, как наместник нашего князя Изяслава Мстиславича буду самостоятельно, точнее, при помощи княжеских «ключников», «тиунов» и «огнищан» заведовать дворцовым хозяйством и всеми делами в княжеских уделах и волостях. Кроме того, готов вместе со смоленским «тысяцким» отвечать за оборону города, случись такая надобность, а за все остальные дела я не в ответе!