Вот одно освежеванное чудовище плюхнулось совсем рядом и прорычало сквозь оскаленные клыки.

— Я убью ее!

Она проснулась. Кошмар проходил тяжело, рассасываясь как густой туман.

— Я убью ее! — повторили рядом, — проклятая сука, она мне заплатит за все!

Голос был полон такой злобы, что Илта дернулась встать и чуть не взвыла от невыносимой боли, пронзившей все тело. Открыв глаза, она увидела искаженное дикой злобой лицо чекистки, с размаху хлестнувшую пленницу по лицу.

— Очнулась сука?! — если бы голосом можно было убивать, Илта уже лежала бездыханным трупом, — быстро не умрешь, не надейся! — она подняла руку для нового удара.

— Хватит, товарищ Барвазон, — послышался позади негромкий голос.

— Да эта сука…

— Алиса!

Комиссарша бросила злобный взгляд поверх головы Илты, но, тем не менее отошла в сторону. Илта тем временем попробовала оглядеться, что оказалось нелегким делом — сейчас она не могла пошевелить и пальцем.

Ее обнаженное тело крепко-накрепко перекручивали желтые ленты, глубоко врезавшиеся в плоть. Вдоль лент тянулись закорючки монгольского письма, в котором куноити опознала шаманские заклинания, связывавшие злых духов. Как будто этого было мало, руки и ноги девушки заводились за узкую длинную скамью, и скованы там.

Сама куноити находилась внутри небольшой комнаты, при взгляде на убранство которой она живо вспомнила юрту Бэлигте хар-боо: на стене висели бубны, стояли шесты, с навешенными на них амулетами, стены покрывали замысловатые изображения. Правда если они и изображали духов-защитников, то выглядели они довольно однообразно — все те же обезьяноподобные чутгуры. На отдельной подставке красовалась скульптурная композиция «сандзару» — только в отличие от классического изображения, одна обезьяна отнимала руки от зажатого рта, вторая от ушей, третья, расстопыривала пальцы, будто подглядывая сквозь них. Символизм был понятен — в пику буддийским монахам, здешние хозяева собирались видеть, слышать и говорить о зле. А еще — и творить его. Антагонизм «садзару» видимо отображал сам Мечит. Он тоже здесь присуствовал: в виде исполинского барельефа выступающего из стены — обезьянья личина искаженная дикой злобой. Морда уродливого мертвеца преисполняла та же ненависть, что проступала сквозь барельеф — словно одна и та же сущность смотрела сквозь каменную и плотскую морду. Когтистые пальцы вздернутых лап скрючились, слово хватая что-то.

Перед барельефом было каменное возвышение, на котором лежало скрюченное тело, поросшее седой шерстью. Илте не потребовалось много времени, чтобы опознать труп убитого ею Ильи Иванова.