Одно только было плохо: больше одного взвода ну никак не влезало на этот маленький пятачок – единственное подходящее место занимала солдатская столовая. До этого времени отношения между Розуваевым и Александром были нейтрально-настороженными, а вот после начали неуклонно портиться. Когда Трифон Андреевич, отрядный фельдфебель, получил короткое и недвусмысленное указание снести мешающую командиру заставы постройку, он первым делом побежал к командиру второго взвода, а уже от него неспешно пошел к солдатам и распорядился аккуратно разобрать крышу и венцы сруба и тащить за пределы заставы. Солдаты управились за три часа – как-никак для себя старались. Даже печку смогли разобрать так, что ни одна плинфа не сломалась (ну… почти). Последнему обстоятельству сильно порадовался прибывший на следующий день печник. Столовая возродилась как феникс через два дня – в пятидесяти метрах от заставы, почти рядом с жилыми домами.

Что именно не понравилось Розуваеву, поручик не понял, но для него это вылилось в целую серию приказов: сперва поступил запрет на стрельбу на полигоне, и мотивировалось это заботой о спокойствии Олькуша (жители которого уже давно привыкли к треску выстрелов именно в этом месте, а деревенская пацанва так и вовсе зачастую ходила посмотреть на упражнения, вроде как в цирк). Затем – прекратить подозрительные заигрывания с нижними чинами (князь не сразу, но понял, что речь идет об обучении грамоте ветеранов). Ну и напоследок – было велено пользоваться только дозволенным к ношению оружием.

Александр молчал и терпел. Каким бы самодуром ни был его новый командир, но требования его были вполне законными, то есть согласно действующего устава. Вот только иногда накатывали обида и недоумение: конфликт был не с кем-нибудь, а со своим, таким же, как и он, офицером-пограничником, послужившим и вроде как опытным. Была небольшая надежда, что, устроив на Олькушской заставе все на свой лад, ротмистр угомонится и перестанет отравлять жизнь окружающим. Но верилось в это с трудом.

Окончательно же у них испортились отношения после того, как на заставу приехал деловитый подполковник Росляков с долгожданным известием – на имя поручика князя Агренева пришло предписание как можно скорее предстать пред светлые очи столичного начальства. Конкретно его требовал к себе глава комиссии, генерал-майор Чагин, Николай Иванович.

– Документы будут завтра, поручик. Отзывы готовы и оформлены надлежащим образом. Эх, Александр Яковлевич! Признаюсь, не тая, – завидую вам от всей души. Как-никак Санкт-Петербург повидаете. Всего хорошего, господа. Князь, не запамятуйте – завтра к часу пополудни в штаб бригады.