Штабс-капитан Татищев принялся лихорадочно размышлять, ничуть не сомневаясь, что любой отказ выставит несостоявшихся дуэлянтов-«преображенцев» в самом невыгодном свете. Ах князь, хитрец этакий! Симпатии общества в этом вопросе явно будут на его стороне – ведь причиной ссоры является именно сомнение Агренева в воинских качествах как Навроцкого, так и его сослуживцев, поэтому выбор боевого оружия вместо однозарядного дуэльного пистоля имеет определенные основания…

И ведь как только и уговорил двух генералов на такое!.. Хотя командира «семеновцев», судя по всему, долго уговаривать и не пришлось.

– Не соблаговолите ли изложить и остальные ваши предложения?..

Через полтора часа секунданты оружейного магната покинули слегка притихшее собрание, оставив некоторую часть гостеприимных хозяев в весьма растрепанных чувствах. Штабс-капитаны Навроцкий и Кашерининов были нехарактерно молчаливы. Еще четыре офицера – совсем наоборот: немного возбуждены и самую малость смущены, узким кругом посвященных обсуждая довольно неожиданные условия картеля. Три поручика и один совсем юный подпоручик – еще недавно они буквально горели нетерпением и страстным желанием защитить честь своего полка… Собственно говоря, это желание так и не погасло, несмотря на крайне странные условия окончательно утвержденного картеля. Остальные гвардионцы, мучаясь от острого любопытства и не смея задать даже самый невинный вопрос, принялись искать утешения в привычных забавах:

– Господа, а не развеяться ли нам парой аршинов водки?[85]

– Надеюсь, на каждого?

– Именно, господа!..

Из общей палитры эмоций выделялся один лишь цесаревич Николай Александрович, который был попросту растерян. Во-первых, он еще ни единого разу не сталкивался с дуэльной «прозой жизни». А во-вторых, августейший полковник слишком поздно вспомнил просьбу-рекомендацию царственного отца – насчет того, чтобы спустить дело со ссорой Навроцкого и князя Агренева на тормозах, в идеале добившись от них полного примирения. Он же, пустив все на самотек и положившись на волю обстоятельств, об этом деле попросту… забыл. Поглядев по сторонам и увидев повсеместное оживление, цесаревич тихонечко вздохнул:

– Papa будет крайне недоволен!..

Довольно поздним утром первого июля одна тысяча восемьсот девяносто третьего года рядом с небольшим леском, шелестевшим своими листьями всего в двух верстах от Санкт-Петербурга, собралось очень представительное общество. Первыми на место прибыла молчаливая компания офицеров: два штабс-капитана и поручик – все в мундирах Преображенского полка. Почти сразу к ним присоединился мужчина в сюртуке траурных тонов, в руке которого был пузатый медицинский саквояж. Ну а затем зелень пехотных мундиров разбавил генерал-майор в мундире лейб-гвардии Семеновского, поручик-«измайловец» и отставной ротмистр пограничной стражи. Надо сказать, последний в своей довольно невзрачной форме выглядел этаким бедным родственником среди окружающего его гвардейского великолепия.