Ладонь легла на рычаг перезарядки.

Чернодырый торопыга, не останавливаясь, вскинул руку. Похоже, его пистоль был сработан той же сволочью Гамулецким, черт бы побрал штукаря. Три выстрела хлестнули подряд, сливаясь в залп. Удар, звон – одна из пуль угодила в бомбомет.

– Курвин сын!

В плечо пану Кракову с размаху вонзился каленый штырь. Обжег, швырнул прочь от «клятой химеры». Рукав сразу набух темной кровью. Выругавшись, метельщик шагнул назад к бомбомету. Ничего, старая метла чисто метет. И левой рукой управимся, холера… Крякнув, он вернул тяжеленное оружие на сошку, зажал приклад под мышкой, вздрагивая от боли. Рычаг не давался, выскальзывал из мокрых пальцев.

А быстроногий гаденыш уже змеей вился меж стволами орешника.

Нет, не успеть.

Бросив дурную махину, пан Краков рванул из-за пояса пистоль. Но пальцы чернодырого – Матка Боска! так то ж окуляры… – клещами сомкнулись на запястье. Силен был пан Краков, подковы гнул играючи. А тут – не сдюжил, застонал. Хрустнули косточки по-цыплячьи. Кувыркнулся пистоль наземь. Взорвалась бомба, да не там, где следует, а в точности между бровями горемычного пана Кракова. Это его змей пекельный, недолго думая, лбом в переносье звезданул.

Как и окуляры-то уцелели?

Ветки над головой качаются. За ветками – хмарь серая, мутная. Фурт-фурт, шепчет ветер в желтой траве. На земле ты еще, пан Краков. Не к сатане в дупу катишься. Ну, раз жив – вставай. Хватит разлеживаться. Вон пистоль валяется. Манит. А вот и курвин сын – бледный, как упырь измогильный. Не добил меня, собака? Живым взять надумал? Пожалел?

Ой, зря.

Я тебя жалеть не стану.

Ноги вы мои, ноги! Зачем отнялись? И руки – плетьми. Лежишь ты, пан Краков, как та колода. Глазом левым косишь – то на чернодырого, то на пистоль заветный. Близок локоть, да черта с два. А упырь махину на сошку водрузил, рычаг дергает. Что ж ты творишь, лайдак в окулярах? Решил чужое дело закончить?

Дружка своего в ад отправить?

6

6

Привстав на одно колено, Эрстед спешно перезаряжал ружье. Сюрпризы не заставили себя долго ждать. Он едва успел забить в ствол пыж, как сбоку громыхнул выстрел. В лицо брызнули ошметки мокрой коры. По краю лога к полковнику спешили ближние номера – господа столичные естествоиспытатели в сопровождении вооруженных слуг. Последним бежал ассистент фон Ранцев. На миг задержавшись, он вскинул к плечу английскую двустволку, взял прицел…

В лещине полыхнуло. Упасть или укрыться полковник не успел. Но этого и не потребовалось. Фон Ранцев, так и не спустив курка, превратился в огненный шар. Сейчас, играя со смертью, Эрстед получил прекрасную возможность увидеть в действии «божью кару», которую готовили для российского императора. Взрыв разнес жертву в клочья, оставив на земле обгорелое пятно.