Я оглядел себя где только мог. На ребрах наливались желтизной кровоподтеки, на боку ссадина. Ныли мышцы спины, болело горло. М-да, досталось мне в этой избушке. Стареть начал, что ли? Я увидел на стене небольшое мутноватое зеркало, подошел, всмотрелся. Из зеркала на меня смотрело бородатое лицо, на скуле – ссадина, волосы на голове давно не стрижены, и помыть бы их не помешало. Видок еще тот: интересно, откуда ссадина на скуле?

Дверь распахнулась, вошла Любава с целым ворохом одежды.

– Ой, да ты голышом почти, – отвернулась она. – В сундуках – одежды, как на торгу.

– Тати они – одежду, как и все остальное, с возов грабили.

Глаза у Любавы округлились:

– И ты это наденешь?

– Нет, голым ходить по морозу буду.

Я подошел к куче одежды, подобрал себе чистую рубашку и штаны. Жалко, кафтана нет.

– Тулупчика по размеру не видела?

– Пойду посмотрю.

– И кафтанчик пригляди, коли на глаза попадется.

Любава повернулась ко мне, пискнула:

– У тебя на спине синяк наливается.

– Подозреваю, уж очень меня последний тать сильно спиной о пол приложил. Ну да отлились кошке мышкины слезки. Иди, милая, иди.

Любава убежала, а я, кряхтя, стал переодеваться. Ну не снимать же при ней портки, трусов-то в эти времена не было.

Натянув рубашку и штаны я почувствовал себя посвежее. Противно ощущать на теле чужую кровь. Надел сапоги, притопнул. Уже хорошо, теперь бы и подхарчиться можно.

Я вышел из комнаты. Опять под ногами хозяйка мычит. Я вытащил изо рта кляп:

– Чего сказать хочешь?

В ответ прозвучал отборный мат, который можно услышать от воинов в сече, в пылу боя. Я снова сунул кляп в рот, рывком поднял ее на ноги.

– Глаша, посмотри, подпол есть в избе?