— Ну, а потом?
— Потом? — переспросил принц Конде с крайне примечательным выражением лица, для полного описания которого понадобилось бы, пожалуй, талантливое перо синьора Никколо Макиавелли. — О, потом нам остается надеяться на божественное провидение и одну из тех случайностей, что изменяют судьбы государства и венценосцев…
— Сдается мне, я слыхивал о таких случайностях, — усмехнулся д'Артаньян. — Они — а то и божественное провидение — удачно проявили себя в замке Беркли, а также в монастыре Сен-Клу и на улице Ферронри…[24]
Лицо принца Конде оставалось спокойным и безмятежным:
— Право, дорогой Арамис, я не силен в географии и представления не имею, где такие замки, монастыри и улицы и с какими событиями они связаны…
Герцог Анжуйский коротко хохотнул откровенно, косясь на принца Конде, и, не удержавшись, воскликнул:
— Принц, я отношусь к вам с искренним восхищением и уважением! Вы великолепны!
— Честное слово, не пойму, о чем вы, господа, — ответил принц Конде, выглядевший сейчас олицетворением невинности и добродетели. — Я решительно не понимаю ни хода ваших мыслей, ни смысла ваших реплик… Когда я говорил о божественном провидении, я имел в виду исключительно то, что король наш Людовик хил, слаб, болезнен, подвержен частым хворям и приступам меланхолии с разлитием желчи, — а потому я уверен, что долго он не протянет, в особенности если произойдут события, которые его крайне расстроят… Будем уповать на бога, господа, и не более того! Все в руках божиих!
— Черт побери, я вами восхищен, любезный родственник! — весело сказал герцог Анжуйский. — Великого ума человек, не правда ли, Арамис?
— О, вы мне льстите, Гастон, — скромно потупился принц. — Ну что ж, признаюсь, я неглуп — и не более того… Что скажете, Арамис?
Д'Артаньян произнес:
— Я подумал о завидной судьбе, какая меня ожидает при смене царствования…
— О, на этот счет можете не беспокоиться! — сказал герцог Анжуйский. — Будьте уверены, я умею ценить верность… Вы можете высоко взлететь, шевалье, если не обманете наших надежд…
— Постойте, — спохватился д'Артаньян. — А какую роль вы отводите ее величеству?
— Но это же ясно, — сказал принц Конде. — Роль ее величества, супруги короля… Гастона. Некоторые наблюдения позволяют думать, что ее величество Анна Австрийская не будет удручена или испугана такой участью…
— Она быстро почувствует разницу, — заверил герцог, самодовольно крутя ус. — Уж я постараюсь…
Д'Артаньян подумал, что яснее нельзя и выразиться: даже Сын Франции не имеет права жениться на женщине, будь она хоть королева, при живом муже. Значит, ее величеству предназначено овдоветь