Начальник штаба армии вроде как его поддерживал, но уходил в тень, когда вопрос ставили конкретно. Азаренко понимал полковника Санталова. Не хочет ссориться. Старый командарм не сошелся с командующим округом характером и мигом вылетел учить китайских товарищей.

Новый командующий армией – метеор карьерного фронта, оставил сослуживцев далеко позади[438]. Коборков три года назад командовал дивизией, а через два – уже корпусом, а с конца прошлого года – четвертой армией. Правда, командарм во всем полагался на руководство, часто перезванивая в округ – уточнял свои решения. Но затем педантично исполнял приказы и не терпел возражений.

Любовью командующего округа, бывшего недавно начальником автобронетанкового управления, оставались мехкорпуса. Танкистов он понимал и старался делать все, в том числе и для их комфорта. Новая, 205-я моторизованная дивизия, выгнала полки генерал-майора из городка Березы-Картузская прямо на границу.

— Товарищ генерал-майор, к вам из Брестского погранотряда капитан Елизаров с каким-то сержантом.

— Что им надо, — недовольно буркнул генерал. Он в своем праве. Пограничники проходят по другому ведомству, но, в случае войны, переходили в прямое подчинение армии. Комдив сорок второй считал, что в военном отношении они особой силы не представляют. Но для охраны тыла годились…

— Заместитель начальника отряда по разведке. Просит две минуты, — ну, что же, разведчика следовало выслушать. Что-то особое, если решил доложить лично, действуя через голову своих и его начальников.

— Пусть войдут.

Сержанта пытались было не пустить, но пристегнутый к его руке портфель с важными документами, которые ни на секунду нельзя отставить без присмотра, заставил дежурного отступить.

Панов знал, к кому обращаться[439].

Азаренко воевал против Франко, год комендантствовал в Карельском УРе. Дивизию формировал лично из своих пулеметно-артиллерийских батальонов.

Но насчет характера генерала Саша не обольщался.

Настоящий казак, взрывной, импульсивный, жестокий, храбрый настолько, что черт не страшен. Четыре Георгиевских креста за два года боев с кайзером, два ордена Красного Знамени. Один, за гражданскую войну, второй за финнов.

И какого хрена его в сорок четвертом понесло наводить ту проклятую пушку? Адреналина не хватало? И так было все: расстрельный приговор, тяжелые раны и контузии. Что хотел доказать?

Неужели из-за того, что родной сын отрекся от него перед строем, говоря казенные слова про изменников, врагов народа?

Говорить с ним тяжелее, чем с Михаилом. Тут надо без намеков. Логически разумные, почти философские построения, тоже идут лесом. Надо жестоко дать информацию, но не перегнуть и не навредить. Комбат решил играть на самолюбии. Пусть у генерала на висках и седина, но она Панову и в тридцать три не мешала злиться на себя по делу. Он надеялся, что опыт войны с финнами Азаренко чему-то научил.