— Вы хотели сказать — на Капри?

— На Капри, на Кипре… Спасти их может только отказ от роскоши и вложение в медицину и санитарию. Сделайте так, чтобы они поняли, что у них безвыходное положение.

— Да. Жаль только, что для сплочения нации большая беда нужна.

«Прямо как у Жванецкого», подумал Виктор. «Это вам не по ресторанам о пользе жертв войны для величия России рассуждать».

— После обеда у нас кто? — спросил он.

— Сельскохозяйственная наука.

— Ботаники? Еще одна катастрофа?

— Ну, этот ваш голод тридцатых. Отдыхайте, я пока распоряжусь насчет обеда.

…«Ботаников» оказалось двое. Похоже, у охранки не было такого ясного и продуманного плана, как у бериевского МГБ в пятьдесят восьмом, и она действовала в пожарном порядке, подыскивая людей более-менеее известных и надежных.

Приват-доцент Прянишников, несмотря на академическую бородку клинышком и академический высокий лоб, выглядел вовсе не пожилым человеком. Даже седина лищь начинала серебрить аккуратно зачесанные волосы. Виктор помнил его лицо на почтовой марке и обложке книги из серии «ЖЗЛ», и проклинал себя за невежество. Наверняка с исторической личностью встречаешься, а и не знаешь, что и как себя вести.

Второго ученого Виктор узнал с порога. Вавилов. В этой реальности — только что защитившийся магистр с кафедры Прянишникова, энергичный тридцатилетний человек в светлой тройке, темноволосый, с усмешкой под пышными усами. Типичный жизнерадостный скептик.

— Виктор Сергеевич, — в глазах будущего светила генетики и жертвы режима сверкали задорные искры, — вы, пожалуйста, не гневайтесь, но мне показалось, что история «голода тридцатых» вашими историками превращена в миф. Ваша семья жила в это время не в деревне?

— В поселке. Сельским хозяйством там не занимались.

— Вот видите. В городе — да, голодание наверняка было. Но ведь основное число умерших почему-то в деревне, а ведь туда, наоборот, должно было бежать городское население, чтобы найти продукты.

— Так я же говорил. Власть отбирала хлеб.

— Сударь мой, — Вавилов постепенно начинал заводиться, — голодные годы для России, это обычное вековое явление. Почему в народе говорят «Хлеб всему голова»? Хлеб для крестьянина — все равно, что золото для средневекового купца. Это валюта, за которое можно купить все. Это та пища, которую можно брать с собой в поле, в дорогу. Но на столе у крестьянской семьи в основном «коренья» — репа, свекла, брюква, морковь, картошка. На зиму заготовят кислую капусту, это предотвращает цингу. Власти забирали репу?

— Не слышал. Только про зерно.

— Забирали зерно и давали коммунистическим хозяйствам сельхозорудия и машины. Наверное, это привело к сильному недоеданию, но никак не может объяснить гибель семи-восьми миллионов человек, о которых заявляет ваша история. Сударь, либо ваши историки лгут относительно числа жертв, либо это не голод, а что-то другое. Тем более, у вас же потом, как вы сами сказали, была большая война, враг дошел до Москвы и Волги. Должно было умереть больше — лучшие угодья были разорены захватчиками, обрабатываемые земли сократились, тягловая сила и скот были реквизированы для армии. Ведь так?