Сергей жалел только об одном: что наган лежит, завернутый в тряпки, на дне сумки, той самой, на которой лежит сверток с мечом. Из всего оружия только… Он непринужденно положил руки на стол, так что пальцы касались рукоятки одной из финок.
— Повторить вопрос?
— Да просто познакомиться, ласенько обнюхаться. А то появился в городе человек, слухи про него поползли, мол, опытный гайменник, на варщиков работал, квас пустить, как высморкаться, мы и решили поговорить, сколько раз в академии бывал, да ел ли грязь вообще, из каких будешь, мазь, фартовик, из накипи…
— Да не был он у хозяина, — проворчал все тот же бычок, — а и был так в кобылке. А то и вовсе узлами кормили…
Сергей сжал рукоять финки. Понятно. Его пытаются раскрутить на то, из уголовников ли он, стоит ли за ним кто-то или сам по себе. Неприятная ситуация… Врать — себе дороже. А собственной репутации у него… Кто ж словам верит, тем более из таких ребят.
— Посмотрел я на тебя, — неожиданно прервал свою монотонную речь Мишка, — Ты, Длинный, не из наших. Что высоко складывать тебе не впервой — верю. Что нитку ты рвал не раз — верю, раз ты — из Козьей горы. Но не из наших ты. Это старый лац чего-то напутал. Музыки не знаешь, по глазам вижу, по-свойски, — он кивнул на бычка Максима, — не кумекаешь…
— Баклан… — презрительно махнул рукой Максим, — Эй, грабки от пера!
Сергей дернул рукой, свистнуло, забулькало. Максим захрипел, царапая руками рукоять торчащего из горла ножа и завалился на бок.
Второй нож уже мелькал в пальцах Сергея, но оставшаяся парочка не дернулась. Только Мишка скосил глаза на тело бывшего подручного:
— Эх, Максимка. Говорили тебе, что примешь ты смерть от помела своего, а ты все смеялся… Сергей Аркадьевич…
— Не люблю, когда про меня говорят, то, что сболтнул твой подручный, — смысл слов покойного бычка Сергей не понял, но общую мысль уловил.
Уголовники помолчали. Видимо, такого резкого поворота ситуации они не ожидали и теперь не смогли быстро сориентироваться, как поступить.
— Визна, — поднял ладони Мишка, — больше нюхать не будем, поговорим о деле. Мой братишка, Мишка-братишка, в этом городе свой интерес имеет и твоя мастерская ему — как кость в глотке. Мы бы тебя, — улыбнулся он, в полумраке сверкнули зубы, — могли по-тихому закосать, никто бы и не рюхнулся. Но мы решили к тебе, со всем уважением, как к человеку известному…
Он сунул руку в карман. Замер, глядя на острие направленного на него ножа.
— Не горячись, Длинный, не горячись…
Из кармана медленно-медленно показалась…
Пачка денег.
— Решили мы тебе отступ предложить. Здесь — одни собаки, на пятьдесят тысяч рублей. Бери, и уезжай из города.