Гуго де ла Сель понятливо кивнул и затопал сапожищами вверх по подвальной лестнице, попутно крестясь и бормоча «Славься, Мария».

Марсиньи бессильно опустился на скрипнувший под его тяжестью табурет из буковых реек. В углу громко тошнило второго Гуго, а еще двое сержантов, пришедших вместе с капитаном, стояли ни живы ни мертвы. Было чего пугаться, ой было…

Иисус-Мария, придется немедля писать протокол, докладывать судье, прево, может быть даже сенешалю Парижа! И это еще не конец дела – отцы инквизиторы обязательно затаскают всех, кто побывал в этом доме нынешней ночью в качестве свидетелей, будут докапываться не упустили ли кого из обитателей маленького адского круга на улице Боннель!

Вроде не упустили. И сам мессир Жерар де Бевер, нормандский дворянин, двадцати девяти лет от роду, и его наводящая дрожь матушка, мадам Изабо, и единственный одноглазый слуга захвачены в целости и сохранности, едва ли не прямиком в постелях. Как говорится, тепленькими. Дверь вышибать не пришлось – Изабо де Бевер сама открыла и тотчас начала голосить, что сержанты судебного округа вместо праведных трудов на благо подданных короны беспокоят в неурочный час… И так далее.

Она была огромна, жирна, с белой глянцевой кожей лица, бесчисленными трясущимися подбородками, черным провалом бесформенного рта и разноцветными глазами – правый карий, левый почему-то желто-зеленый. Несомненный знак дьяволовой печати. Мадам Изабо отказалась будить сына, даже когда Марсиньи, преодолев ее громкоголосое сопротивление, спустился в подвал, а беднягу Гуго вытошнило в первый раз. Мальчик мадам Изабо устал, ему нужно много отдыхать! Нарушать человеческий сон за четыре часа до рассвета – это зверство, мессир капитан! Вон из моего дома!

Ее связали, когда мадам попыталась ударить капитана по щеке. Вязали долго, с проклятиями. Потом Гуго пнул ее в лицо подошвой сапога и мадам Изабо притихла. Потом другой Гуго и Мишель Ливаро, обшарив дом, приволокли заспанного мессира де Бевер. Он доселе не может ничего понять. Зовет на помощь ворочающуюся в углу матушку – тушу дьяволицы в желто-серой грязной ночной рубашке.

– Ваши записи? – Марсиньи поднес к лицу вздрагивающего мессира де Бевер толстую тетрадь переплетенных пергаментных листов. Лицо связанного, узкое, тонконосое, с розовыми следами оспы на бледных щеках, осталось безучастным. – Записи, спрашиваю, вы делали, сударь?.. – И вдруг вечно флегматичный Марсиньи сорвался, заорав страшно и низко: – Отвечай, мразь, когда тебя допрашивает капитан королевской стражи!! Ну!!

И кулаком в переносицу. Так, чтобы кровь хлынула густым потоком.