Светлый фон

Вот и сейчас он почему-то вышел из штабного здания именно в тот момент, когда туда подрулил наш «Форд». И я, выбравшись из кабины, тут же попал в руки штабс-капитана Алханова. Казалось бы, непорядок, штабс-капитан обнимает генерал-лейтенанта, да к тому же великого князя и брата царя. Такое невозможно было представить ни в какой нормальной части, но это была «Дикая» дивизия. И взаимоотношения между командирами и подчиненными тут регулировались не уставом, а древними обычаями, принятыми на Кавказе. Пусть ты будешь хоть командующий фронта, но если не заслужил уважения своей смелостью, лихостью или воинскими удачами, то джигитам наплевать на твои распоряжения или приказы. Формально, конечно, всадники будут вести себя корректно, но станут делать все спустя рукава. И, в конце концов, найдут причину, почему выполнить поручение невозможно. А если и выполнят, то ты от такого выполнения проклянешь все на свете. И совершенно по-другому подчиненные ведут себя, если уважают командира. Тут джигит жизнь положит, чтобы наилучшим образом выполнить приказ.

Михаила Александровича в дивизии уважали. И не только за то, что он брат императора, а в первую очередь за то, что не кланялся пулям и умело командовал дивизией в боях на Карпатах. Всадники даже легенду сложили, как великий князь со своим адъютантом порубали охрану штаба и захватили генерала. Нафантазировали, конечно, джигиты на девяносто девять процентов. Правда была только в том, что штаб австрийского полка был захвачен, и Михаил Александрович вместе со своим адъютантом принимали в этой операции участие. В атаку шел эскадрон Ингушского полка, а великий князь с адъютантом скакали позади конной лавы горцев. А когда подскакали к избе, в которой располагался штаб австрийского полка, ингуши уже вырезали всю охрану и на арканах подтащили к великому князю троих выживших офицеров этого штаба. Самый старший по званию был капитаном. А эпизод этот остался в долговременной памяти великого князя по простой причине: из-за истерики, которая приключилась с адъютантом, когда Михаил Александрович не пустил его в первые ряды атакующих. Марат в сердцах начал кричать:

– Как же так, государь, – что я смогу показать старейшинам моего тейпа, когда вернусь с войны? Вон мой родственник Шамиль, простой всадник Чеченского полка, уздечкой, на которую нанизаны уши уничтоженных австрияков, может обмотать холку своего жеребца три раза. А на моей уздечке нанизанных ушей врага даже на половину холки не хватит. А я старше Шамиля на целых четыре года.

Тогда великого князя даже передернуло, когда он представил, как нанизывают на уздечку только что отрезанное человеческое ухо. В памяти осталась его мысль: «Дети гор, они и есть дети гор. Баранов им пасти, а не участвовать в европейской войне». После этого случая Михаил Александрович выплеснул все свое влияние на всадников, чтобы они прекратили эту варварскую практику. Слава богу, что это еще не стало традицией. Поэтому в результате его усилий, работе служб полковника Попова и проповедей полковых мулл в дивизии удалось изжить эту варварскую практику – отрезание ушей у поверженных тобой врагов. Но вот еще одну дикость изжить никак не удавалось. И в первую очередь из-за того, что это была традиция. Исторически горцы отрезали головы у врагов, нанизывали их на шесты и устанавливали эти шесты в местах, где противник был повержен. Сколько командование дивизии ни работало, чтобы изжить эту варварскую традицию, но даже на третий год войны, когда Михаил Александрович стал уже командиром корпуса в местах, где принимала участие в боях «Дикая» дивизия, оставалась ее визитная карточка – отрезанные головы, нанизанные на пики, которые джигиты втыкали в землю на перекрестках дорог. Это были головы, как правило, офицеров австрийской или германской армии, в зависимости от того, с кем происходили бои. В памяти осталось, как Михаилу Александровичу стало жутко, как-то на исходе дня, когда солнце уже садилось, он въехал на перекресток, где на обочинах дорог были воткнуты пики с отрезанными головами. Особую жуть вызывала голова с какой-то кривой гримасой и с надетым пенсне, в стеклах которого зловеще краснел отблеск заката.