Действительно, в корпусе, кроме меня и, пожалуй, Юзефовича, никто не знал детали плана великого князя. Исполнители знали только свою задачу и считали ее маскировкой основного плана. Я, можно сказать, комплексовал разъяснять подчиненным в полном объеме свою задумку. Мне хватило иронии в словах Юзефовича, когда я ему объяснял все детали плана действий корпуса по отражению атак австро-германцев. От открытого смеха его удержало только то, что я ему сказал, что это предложение самого Брусилова. Командующий фронта посчитал, что развертыванием партизанской войны мы сможем сорвать наступление австро-германцев. Мой начальник штаба очень уважал Брусилова, и хотя считал непрофессиональным устраивать небольшими подразделениями рейды по тылам противника, но делал все, чтобы воплотить в жизнь идею великого стратега. А я, почувствовав реакцию военного специалиста из этого времени, больше никому не раскрывал свои представления о предстоящих действиях корпуса. Ссылался на секретность. Вот и думали офицеры, что план есть, но он очень секретный, а смешная конструкция из бревен на железнодорожной платформе служит для обмана противника. Чтобы те думали, что у русских много бронепоездов, и не пытались наступать, пользуясь железной дорогой.

И каким бы дилетантским мой план ни был, но он был, и после начала наступления противника план со скрипом стал проворачивать свои шестеренки. Тревожная группа, находящаяся в 8-й армии, отправила радиограмму о начале наступления германцев. После этого на помощь армии генерала Корнилова выступила 2-я бригада 9-й кавалерийской дивизии. И все это без моего конкретного приказа. Правда, я перед выступлением бригады переговорил с ее командиром генерал-майором Мошниным. Напомнил Владимиру Александровичу порядок действий во время проникновения в тыл противника. И то, что действовать в тылу у австрийцев нужно не всей бригадой, а отдельно каждому полку. После прохода между наступающих колонн противника пускай 9-й гусарский полк двигается направо, а 1-й Уральский казачий полк налево. Если германцы за двумя зайцами погонятся, то ни одного не поймают. Попрощавшись с Мошниным, я и направился в штаб звонить фронтовому начальству.

Переговорив с Клембовским и узнав, какими силами противник нанес удар, я даже обрадовался, что разрыв в нашей обороне такой большой и что германские части в некоторых местах уже прорвали нашу вторую линию обороны. Тем легче и практически без боев бригада Мошнина окажется в тылу у противника. Но это была моя первая реакция, а потом я уловил нотки паники в словах начальника штаба фронта и задумался. Клембовский боялся, что фронт из-за этого удара может начать разваливаться. Солдаты не хотели воевать, пропагандисты уже добрались до расшатывания устоев русской армии – дисциплины, уважения к командирам и даже к основам основ – православия и любви к родине. Конечно, островки дисциплины и уважения к командирам еще оставались, но их было мало.