Запрет на ростовщичество и вывоз капитала, государственные инвестиции и монополия на внешнюю торговлю принесла за прошедший год больше денег, чем “пьяные бюджеты” господина Витте. Кстати, надо бы его уже отпустить. Опасности не представляет… Витте отпустить, а в манифесте указать про категорический запрет для государственных служащих иметь зарубежные долги, ценные бумаги, векселя, недвижимость и прочие материальные капиталы…

Император вспомнил, как он сатанел на посту генсека, когда следователи НКВД докладывали о вскрытых тайных счетах, расписках, драгоценностях и акциях “ленинской гвардии”, обнаруженных в ходе расследования весьма плодотворной в финансовом смысле заграничной деятельности Бухарина, Зиновьева, Каменева, Рыкова и прочих “несгибаемых профессиональных революционеров”. Чего стоит один сейф товарища Яши Свердлова с килограммами драгоценностей и заграничными паспортами для всей семьи! Повторения столь вопиющей продажи Родины оптом и в розницу допустить нельзя, поэтому обязательно нужен запрет и сразу же отдельной строкой оговорка, что отмена его, а равно ликвидация государственных монополий, снятие запрета на ростовщичество могут быть осуществлены только всенародным волеизъявлением – референдумом…

Он еще раз взглянул на стопку прошений. Как же хорошо, что он с первых дней своей работы начал перекраивать чиновничий аппарат. В старые меха новое вино лить бесполезно – все благие пожелания так и остались бы на бумаге. А сейчас, когда чиновников на три четверти сменили “птенцы гнезда Вельяминова”, такие указы и меморандумы – новая метла им в руки, чтобы было чем по-новому мести. Сами утвердятся и столыпинскому правительству не дадут забронзоветь…

* * *

Тень следующего посетителя легла на стол совершенно неожиданно. “Какие мягкие тут все-таки ковры. Совершенно не слышно шагов,” – успел подумать император…

– Здравия желаю, товарищ генералиссимус, – раздался над ухом тихий вкрадчивый голос.

Хозяин кабинета удивленно вскинул глаза на моложавого военного в тёмно-зеленом кителе пограничной стражи. На его смуглом лице удивительным образом уживались по-детски припухлые губы, точёный нос с еле заметной горбинкой и тяжёлые надбровные дуги, из-под которых смотрели внимательно и неподвижно огромные совиные глаза. Император прищурился, пытаясь сообразить, где он раньше видел это лицо, и какая неправильность его так смутила и заставила вздрогнуть…

– Николай… Виссарионович, позвольте засвидетельствовать моё почтение и высказать искреннюю радость, что на этот раз между нами состоялся не только вербальный, но и визуальный контакт. И всё благодаря Вам… Не признаёте? А Вы ведь после последней нашей встречи так настойчиво пытались угадать по голосу и даже набросать в своём блокноте мой образ.