— Что это такое? — спросил подполковник Огилви у штабс-капитана Дановича.

Штабс-капитан переадресовал вопрос унтеру Зарайскому.

— «Язык», ваше благородие! — пожал плечами Зарайский.

— А по-моему, задница, — прокомментирвал подполковник. — Где вы его откопали?

— В кустах, ваше благородие. Справлял нужду. Большую. — Унтер улыбнулся, — Очень большую.

— Шутки в сторону, унтер, — одернул подчиненного Данович. — Продолжим допрос. Сколько «Градов» и сколько минометов? Каков боезапас? Он это может нам сказать?

— Сколько «Градов»? — унтер подкрепил вопрос подзатыльником. — Отвечать!

— Товарищи! То есть, господа! — толстый прапорщик переводил мокрые глаза с одного офицера на другого. — Я не знаю ничего! У меня жена, дети… — он зачем-то полез в карман, — Панченко моя фамилия, из снабжения, а больше — ничего… Господа офицеры… Ваше благородие!!!

— Прапорщик, — Данович скривился. — Ты можешь отвечать по существу, дубина? Сколько «Градов»?

— Н-никак нет, ваше благородие! — Панченко наконец-то нашел в кармане искомое и теперь тыкал его штабс-капитану. Это оказалась фотография полненькой миловидной женщины с двумя детьми по бокам. На фоне моря.

— Он еще и пьян? — Огилви повел носом. — Унтер, что за дерьмо вы сюда притащили? Больше прапорщиков «языками» не брать. И других засранцев — тоже не брать.

— Я к таким и в перчатках больше не притронусь, — пообещал унтер Зарайский. — Давайте, я лучше сам доложу. «Градов» там я насчитал пять, минометов — одна батарея, гаубиц-две. Лупят по Сары-Булату так, что только пыль летит. Наши, понятно, тоже в долгу не остаются. Но надо быстрее, потому что боезапас там на подходе. Вот я на карте отметил, что и как. В соприкосновение мы не вступали. Хотя очень хотелось. Потому что может это они — по радио?

— Вряд ли, — возразил Данович. — Им развлекаться некогда. Хотя, может быть, и они. Учитывая, что мы видели в Белогвардейске…

— Взять бы вот этого, — процедил Зарайский, слегка встряхивая пленника за шиворот, — Посадить перед микрофоном и пощекотать ножичком…

— Отставить, унтер! — рявкнул Огилви, видя, что прапорщик закатывается в обморок. — Ведите его к Галяутдинову, оформляйте и занимайте свое место в строю!

При слове «оформляйте», ошибочно принятом за «расстреляйте», прапорщик спекся окончательно. В полное сознание он пришел только день спустя, в лагере для военнопленных.

Незадачилвый «язык» перестал интересовать офицеров раньше, чем отзвучало «Да, сэр!» унтера Зарайского. Офицеры склонились над картой, обсуждая план взятия Сары-Булата.