— По большому или по маленькому? За бумагой?

— Вот поэтому ты, Ованес, все еще в спецназе, а я уже в Аквариуме.

— Было бы чему завидовать.

Владимир подошел к картотеке, занимавшей целую стену.

Спецвойска ОСВАГ или корниловцы?

— Ладно, — сказал Владимир себе под нос, — Попытаем счастья… Попытка — не пытка, правда, батоно Лаврентий?

— Чего? — окликнул его Сагабалян.

— Это я не тебе! — Владимир прошелся вдоль выдвижных ящичков и выдвинул первый. «А-М».

— Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то вот эти цифирьки — личный номер. Ха, мальчики, да вы здесь все не по фамилиям, а по индексам номеров… — Он засунул ящичек в ячейку, вытащил другой «М-Х». — Ну-ка, ХD, встань передо мной, как Лист перед Вагнером… Ага!

Он вытащил нужную карточку.

— Сектор М, номер 214. Полезная вещь — бюрократия…

Личное дело Верещагина находилось именно здесь. Ничего странного: на многих разведчиков заводят липовые дела, многие из них тихо-мирно служат в армейских частях у черта на куличках, по меньшей мере, числятся там. «Мертвые души».

Резун открыл папочку, полистал…

— Ой, как интересно…

— Что? — спросил Сагабалян.

— Это я не тебе. Ой, какой же я дурак… Или это не я дурак?

Он сунул папку под мышку. Вышел из архива и поднялся в лифте на восьмой этаж, где обосновались спецназовцы. Нашел уединенный кабинет, выгнал резавшихся в карты рядовых и сел в кресло, снова открывая папку.

Так, значит, вот как ты выглядел, друг мой, пока тебе не починили рожу. Ничего, приличный молодой человек. С таким можно оставить свою сестру наедине…

Тысяча девятьсот сорок девятый год рождения. Двадцать третье декабря, Судак. Мать — Марта Ковач, иммигрантка, Румыния, 39-й год. Отец… опаньки!

Отец — Павел Верещагин, иммигрант, СССР, 41-й год.