Кто-то, видать, крепко молился за капитана Верещагина. Рационального объяснения такому везенью Резун придумать не мог.

— Уматываем отсюда, — сказал майор Варламов. — Едем в аэропорт.

* * *

Полевой госпиталь в районе Почтовой, 30 апреля, 1415

— Слушайте, какого черта! У меня здесь куча сложных ранений, руки по локоть в крови, я заполнил использованными перчатками целый ящик и вышел, черт возьми, покурить, а вы предлагаете мне возиться с бабой, упавшей в обморок?

— Я не предлагаю вам с ней возиться, Женя! — отчеканил подполковник Ровенский. — С кем вы возитесь — это ваше личное дело. Я всего лишь прошу вас привести ее в себя и убедиться, что это не аппендицит, не сердечный приступ, не что-то еще, из-за чего мы потеряем пилота. Вы представляете, сколько стоит жизнь пилота? От вас требуется только подойти и посмотреть, что с ней…

— Будь по-вашему, — врач полкового мобильного госпиталя растоптал окурок, — где она?

Доставая из кармана новую пару запечатанных стерильных перчаток, он прошел за Ровенским в машину, в которую Шамиль принес Тамару. Подполковник остался снаружи.

— Все в порядке, — сообщил врач, выходя. — Обычные месячные, обычный обморок.

Он достал сигарету.

— Огня.

Ровенский вынул зажигалку, подпалил «Житан».

— Спасибо, — врач затянулся.

— А что с ней? Почему это…

— Тяжелый стресс. Женщинам на войне не место.

— А кому на ней место?