— Сейчас… Мы еще вернемся… — Верещагин склонился над унтером. — Шэм, ты как?

— Г-горячие п-парни в Новом Свете… — он закашлялся, сплюнул кровью. — Все, я бойкотирую новосветские вина.

— Лучше бы ты бойкотировал новосветских девушек… — Артем сгреб за отвороты джинсовой жилетки того, кто получил ремнем. — Ну что, любитель честной драки? Что мне с тобой делать? В полицию сдать? Или проще — сломать тебе вот эту блудливую ручонку?

— “Беретту”… — прокашлял Шамиль. — “Беретту” мою…

Верещагин вытряхнул из громилы оружие. Видимо, Шэма скрутили очень быстро, если он не успел им воспользоваться. Впрочем, может оно и к лучшему: их учили, что нельзя пугать человека оружием, что его может обнажить только тот, кто готов убить. Кровь могла пролиться очень легко, а она сейчас совсем ни к чему… Ее и так было до хрена.

— Лет ми… — хрипел пленник. — Форс… сигим-са-факер… Шайт, кадерлер…

— Так ты знал, что он форс? — Верещагин отвесил заступнику новосветских девушек оплеуху. — Умышленное нападение на военнослужащего, статья двести девять Гражданского кодекса, три года каторги! Хочешь прогуляться в Арабат?

— Лежать! — Востоков слегка тюкнул второго “пленника” под лопатку, в нервный узел. — Лежать тихо…

— Шайт с ними, — Шамиль поднялся, держась за ограду. — Пустите его…

— Сори мач, курбаши… Сори мач… — бормотал громила. — Систар… новосветски ханам…

— Дерьмо, — Верещагин отпустил его. — Пошел вон. Так сколько мы должны, челло?

— Fourty.

— Держи, — в руку вышибалы легли пятьдесят тысяч. — Сдачи не надо, доведем до ровного.

Они вернулись в “Шэмрок” под молчание всех посетителей. Шамиль тут же свернул в сортир — умыться. Верещагин и Востоков остались у дверей.

— Картина Репина “Не ждали”, — Верещагин сквозь зубы выругался. — Не мы должны были зайти, а те четверо. Тут ставок не делали? Зря. Джоши, ты мог сорвать солидный куш. Я отдал деньги твоему мальчику, вот этому вот. Дай нам еще три бутылки портера, и мы уходим. У тебя очень чистое заведение, но меня почему-то тошнит.

Шамиль вышел из туалета, прижимая к лицу бумажное полотенце.

— Все яки, господа. Зубы целы. Кэнди, кара кизим, ты разбила мне сердце. Этот жирный ублюдок в дениме — действительно твой брат? Я так и думал, ханни, что у тебя не может быть таких братьев. Челлим, за что же вы нас так не любите?

— А за что вас любить? — подали голос из толпы. — За то что танками перефачили виноградники? Или за то что конфисковали баркасы и траулеры для какой-то своей вонючей надобности?

— Или за то что пошли на хер шелл-плэнты? Я пятнадцать лет морочился с этими устрицами!