Для Джакомо шестидесятишестилетний папа стал не только достойным отцом-настоятелем, но и учителем в миру и в церкви. Все чаще за последние годы, говоря о деятельности главного священника мира, Джакомо употреблял слово «мы» вместо «он»: мы думаем, мы собираемся. Ему даже казалось, что в уголках сознания его наставника уже не осталось потаенных мест, как и для Папы не осталась таких мест в сознании Джакомо…

Казалось так… Но только до вчерашней вечерней молитвы. Вчера в часовне монастыря Иоанна Крестителя Джакомо понял, как тяжела тиара наместника Господа на бренной земле. Целый день они провели на стройке базилики Сан-Совино, потом в прениях с приехавшими собратьями из Иль-Франса и Лотарингии, вечером была встреча с видными ломбардцами, устроенная семьей Фарнезе, – все это время папа был неутомим, расточал благословения и много говорил. И только к ночи, когда понтифик остался в кругу близких, глава престола Святого Петра стал тем, кем он уже давно являлся: усталым, замученным подагрой стариком. Теперь согбенная фигура немолодого Урбана казалась одинокой в окружении дородных французских и итальянских кардиналов, прибывших на Собор в славный город Пьяченцу. Время заседаний близилось к концу, а дела, с которыми желал разобраться глава католической церкви на этой встрече, только множились. Опять не появились на Соборе представители империи. То, что они признали Урбана и отреклись от Клемента[129], уже было шагом вперед, но сделать за первым шагом второй епископы и кардиналы Германии категорически отказывались. Даже Адемар Монтейльский, епископ де Пюи, соратник и друг нынешнего папы, остался у себя по ту сторону Альп. Набравший силы Генрих карал что маркграфов, что церковников с одинаковой жестокостью, напоминая, что «божье – богу, а кесарево – кесарю». А выступать против императора было чревато. Не то чтобы германский император открыто преследовал приехавших на Соборы, но просто во время отлучки в землях епископств происходили немотивированные восстания черни или нападения соседей, до этого вполне мирных. Приезжал такой епископ из Италии домой, а замок или монастырь в руинах, город присягнул новому сюзерену, посевы на землях церкви сожжены. И правды не доищешься.

Соответственно, речи, подготовленные для жителей империи, пропали невыслушанными. Ведь что за смысл говорить с итальянцами о попраниях веры в Германии, если от этого никаких изменений в Германии не произойдет?

Без толку выступили на Соборе послы каталонского короля. Папа мог только сетовать вместе с ними и молиться, когда слушал рассказы о притеснениях христиан Кордовы, об ущемлениях границ христианских, о все новых набегах берберов Африканского побережья. У папы не было флота, чтобы послать его на помощь, не было закованных в кольчуги рыцарей, чтобы укрепить рубежи и замки на перевалах. И вовсе без толку просидели Собор посланники Византии, приехавшие просить помощи против сельджуков.