– И даже… Даже за тебя я в ответе?

– Даже за меня.

– Вы мне поможете? Ты мне поможешь, Гур?

– Помогу, дивушко.

– Вот почему… Ты знал? Ты – с самого начала знал?!

– Нет. С самого начала – не знал. Но это – теперь это не имеет никакого значения.

– Гур. Миленький Гур, – задумчиво и потрясённо проговорила девушка. – Как же ты за меня боялся. Мамочки, мамочки. Как же ты переживал, как же боялся. Трясся, как осиновый лист, наверное. Что же с тобой творилось, это же просто представить себе невозможно. Почему же ты ничего не сказал? Думал, я испугаюсь? Не пойму?

– Просто всему своё время, дивушко. Время и место.

– Даша, – вдруг высвободилась Надежда. – А как же…

– Пусть всё остаётся, Надя, – покачала головой девушка. – Пусть, так даже лучше теперь.

Гурьев сделал Городецкому знак: проконтролируй. Тот кивнул. Мы ни на минуту не прекращаем работать, с горечью подумал он вдруг. Ни на минуту – даже на такую. Просто такое время. И место тоже.

– Вот, оказывается, в чём дело, – Даша опять посмотрела на Гурьева, и глаза её потемнели, как море перед штормом: – А она? Рэйчел?

Гурьев передёрнул кадыком. Опять она его достала. Да что же это такое.

– А это ещё кто? – хрипло спросил Чердынцев.

– Его любимая, – ответила Даша, не сводя глаз с Гурьева. – Отвечай, Гур. Она тоже – царская кровь?

У Гурьева вдруг опустились плечи, и он произнёс с усмешкой:

– Царская кровь? О, если бы только это. Всё гораздо, гораздо хуже.

– Ты расскажешь, – повелела Даша. Не попросила, не потребовала, – повелела. – Не сейчас, сейчас – не время, но – расскажешь, – у неё какие-то странные интонации в голосе прорезались – не начальственные, ни приказные, нет. Но… – Я выросла, и меня больше не нужно жалеть. Не смей меня жалеть. Не смей больше никогда и ничего от меня скрывать, Гур. Не смей – никогда!

Что ж, подумал Гурьев. Когда-нибудь я всё ей расскажу. Вот только – с чего мне начать?