— Не надо! — закричали разом два голоса, как только я вошел под закопченные своды мастерской.

— Никак выздоровел? — удивился я.

— Здоров я, барин, прошла спина! Не стреляй, Богом молю! — поклялся проснувшийся, наконец, кузнец, выглядывая из-за спины барина.

Самоотверженный же помещик своим тщедушным телом закрывал крепостного и умоляюще смотрел на меня.

— И веялку починишь?

— Починю, Богом клянусь!

— И лошадь мне перекуешь?

— Перекую, Богом клянусь!

— И колбасить больше не будешь?

— Не буду! Колбасу в рот до самой смерти не возьму! Богом клянусь! — заодно пообещал Пахом.

Таким образом, конфликт благополучно разрешился к общему удовольствию. Барин, икая от страха и глядя на меня мутным взглядом, поспешно ретировался. Пахом, забыв все свои болезни, срочно разжигал и раздувал горн, я стоял на страже с пистолетом в руке, чтобы не дать ему возможность даже и помыслить о какой-нибудь пакости.

Под присмотром кузнец работал споро и так расчувствовался, что не только поменял оторвавшуюся подкову, но на всякий случай перековал и все остальные.

Кончил он уже в сумерках. Я расплатился с ним за работу и вскоре уже въезжал в нашу уездную столицу. Здесь все было по-старому, только листва на деревьях поредела и сделалась грубой и темной.

Остановиться я собирался по старой памяти у «нашего» крепостного крестьянина, отпущенного на оброк. Фрол Исаевич Котомкин держал в Троицке единственную на весь город портняжную мастерскую, шил плохо, но без конкуренции преуспевал.

Ворота портновского дома были заперты по случаю вечернего времени, и я долго стучался, пока не вышла хозяйка.

Я назвался родственником их барина и сказал, что хочу поговорить с хозяином.

Самое забавное, что, довольно долго прожив у Котомкиных, я так и не узнал имени хозяйки. Дочь звала ее «мамушка», портной — «жена», а все прочие, включая меня, — «хозяйка». Котомкина приветливо улыбнулась и пригласила пройти в дом. Фрол Исаевич тоже мне обрадовался, что меня, признаться, удивило, и сразу же повел в гостевую комнату. Он был продвинутым крестьянином и не жаловал помещиков-крепостников.

Здесь мы провели с Алей первые дни медового месяца. В комнате все было как и прежде, и на меня нахлынули воспоминания. Чтобы не показать волнения, я повторил, что являюсь родственником Крыловых, и спросил позволения пожить у них несколько дней.

— А не братец ли вы Алексей Григорьевича? — неожиданно спросил Котомкин.

С моей внешностью я походил скорее на родственника князя Юсупова, чем на Крылова.